Меня потряс этот новый смысл знакомого местоимения. «Мы» — и круг словно замкнулся. И весь мир сплавился в некоем более высоком единстве.
Юность, Георг, юношеское легкомыслие!
Мне запомнился один теплый августовский вечер, когда мы сидели на Бюгдё и смотрели на фьорд. Не знаю, откуда я это взял, но у меня вдруг вырвалось: «Мы живем в мире только в этот раз».
«Да, сейчас», — откликнулась Веруника, как будто считала, что это следует запомнить.
Но мне показалось, что она хочет отмахнуться от того, что я пытался выразить, и потому сказал: «Я думаю о вечерах, когда меня уже не будет…» Я знал, что Веруника помнит эту строчку из стихотворения Улава Булля[7]. Мы не раз читали вслух его стихи.
Она быстро обернулась ко мне и схватила меня за ухо. «Но все-таки ты был здесь, Lucky you![8]»
Осенью Веруника начала заниматься в Академии художеств, а я продолжал свои занятия медициной. После первых подготовительных курсов они стали по-настоящему интересными. Вечера мы старались проводить вместе, во всяком случае, старались видеться каждый день. Хотя Апельсиновая Девушка и в самом деле вычла те два дня, которые я был ей должен. Наверное, главным образом, чтобы подразнить меня, а может, чтобы просто укрепить свой статус. Нам все еще приходилось придерживаться правил, потому что сказка еще не кончилась, и в ней все время возникали новые правила. Помнишь, что я писал о таких правилах? Это очень важные вещи, их надо выполнять или не выполнять, но вовсе не обязательно понимать. О них можно даже не говорить.
Веруника и в Осло сняла себе комнату с кухонькой у одной старой дамы. Оплачивала она ее тем, что летом должна была подстригать лужайку, зимой — расчищать снег и два раза в неделю покупать хозяйке продукты, включая бутылку портвейна из винного магазина. Зато хозяйка, ее звали фру Мовинкель, не возражала, чтобы иногда эти услуги оказывал ей я. И это было замечательно, потому что так ей было легче привыкнуть к тому, что я иногда остаюсь ночевать в маленькой комнатке Веруники. Ведь я уже заплатил за ночлег.
Настало Рождество, и мы пошли в собор на рождественскую службу, это мы должны были друг другу. На Верунике было то же самое черное пальто, и в волосах та же сказочная серебряная пряжка. В этом году мы, естественно, сидели на одной скамье, и мне не нужно было вертеться, нервно оглядывая людей в церкви. Это они должны были оглядываться, чтобы посмотреть на Верунику, некоторые так и делали. Я был горд. А Веруника сияла, она была счастлива. И я, конечно, тоже был счастлив. Может, и она тоже немного гордилась мною.
