— Пошла! — повторила Любава.
И Гавча, словно поняв, чего от нее хотят, бросилась в лес.
— Ох и красивые коняшки у вас, — между тем продолжала Любава. — А покатайте, дяденьки.
А сама конникам наперерез. Чуть ли не под самые копыта.
— Отстань, убогая! — замахнулся на нее плетью молодой сероплащник.
Но другой, видимо главный среди этой троицы, да и всей ватаги предводитель, остановил его.
— Не надо, Олаф, — сказал он строго. — Оставь ее.
— А чего она под коня-то лезет? — крикнул Олаф, но плеть опустил.
А Любава точно того и ждала. Под конскую морду поднырнула и коню в ноздрю дунула. Взвился конь. На дыбы поднялся. Олаф в седле не удержался. Перекутырнулся через конский круп да на землю грохнулся.
Громким хохотом отметила ватага падение молодого варяга.
— Сильна девка, — натянул повод предводитель.
— А чего он плеткой меня побить хотел? — захныкала Любава. — Я ж к нему с радостью, а он… — и ну давай в голос реветь.
А Олаф с земли поднялся и на нее с кулачищами. Обидно ему быть посмешищем перед своими. Только Любава его дожидаться не стала. Прошмыгнула под пузом вожакова коня. К сапогу вожакову щекой прижалась: — Защити, дяденька!
А я тогда сиднем сидел на своем бревне, смотрел как завороженный на то, что творит девчонка, и все понять не мог, почему она не побежала от опасности, а на рожон полезла. И только потом понял, что, побеги мы, нас, словно дичину, загонять бы стали. И загнали бы. Точно загнали. А так…
Она дурехой прикинулась, а с убогой какой спрос? Ватагу остановила. Собаку от смерти неминучей спасла. Ведь кто-то из всадников уже за луком потянулся. К родителям Гавчу отослала. Потом рассмешила гостей незваных, а тот, кто весел, к смертоубийству не годен. Раздор между Олафом и вожаком внесла. И защиты у сильного попросила. А под его защитой и ей, и мне спокойнее стало. Одним словом — ведьма.
— Не бойся, девка, — сказал вожак и на Олафа строго взглянул. — Не тронет тебя никто.
— Ты с ней осторожнее, Свенельд, — сказал тот. — Она и тебе коня сглазить может.
— Не верьте ему, дяденька. — Любава реветь перестала, рукавом сопли и слезы вытерла и на вожака снизу вверх посмотрела доверчиво. — Не глазливая я.
— Знаю, что не глазливая, — ответил Свенельд. — С такими косыми глазищами даже кошку не сглазить, — и рассмеялся громко.
А вместе с ним и вся ватага рассмеялась, и даже Олаф про злость свою забыл.
И только тут очнулся я от своего оцепенения. Словно из сна вырвался.
«Свенельд!» — Имя вспыхнуло в памяти.
