Новый серьезный этап принципиального осмысления проблем Востока наступил примерно в 60-е годы и в значительной своей части вновь был связан с выдвижением на передний план идей Маркса об «азиатском» обществе. Толчком для этого послужили как объективная потребность объяснить феномен развивающегося мира, уже заявивший о себе и не вписывавшийся в привычные стереотипы («в отставании Востока виновен колониализм»), особенно после деколонизации Востока, так и начатая французскими востоковедами-марксистами (М. Годеле, Ж. Сюре-Каналь, Ж. Шено и др.) дискуссия по проблемам «азиатского» способа производства. Идеологическая оттепель позволила отечественным востоковедам включиться в дискуссии и высказать ряд неординарных точек зрения, достаточно далеких от санкционированных режимом истматовских идей. Однако большого развития дискуссия не получила, ибо была вскоре прервана под давлением власти. Наступило время реванша, отмеченное появлением ряда работ, авторы которых ревностно стремились отстоять истматовские схемы, причем делалось это уже не столь вульгарно, как прежде, что придавало отвергнутым жизнью схемам иллюзию некоей научности (наиболее наглядно это видно на примере монографии В. Н. Никифорова «Восток и всемирная история», М., 1975).
Впрочем, положительным результатом дискуссии было отвоеванное в теоретических боях право открыто выступать против пусть и господствующей, но уже не единственно возможной в отечественной историографии схемы всемирно-исторического процесса. Результатом этого были оживление теоретических исследований, повышенное внимание к соответствующим исследованиям за рубежом, начиная с таких маститых авторов, как Тойнби и Вебер. Постепенно специалистам становилось все более ясно, что не следует стремиться к единству мнений – а ведь такого рода стремление, заложенное марксизмом и истматом, было, что называется, в крови у каждого из наших исследователей-обществоведов на протяжении долгих десятилетий – и что, напротив, конечная ценность совокупной работы исследователей именно в том, чтобы каждый разрабатывал и отстаивал собственные позиции: пусть время и последующие поколения решат, кто из них оказался ближе к истине.
Следует оговориться, что вплоть до последних лет само собой как бы предполагалось, что любые научные поиски подобного рода должны вестись в рамках марксизма и на основе марксистской методологии. И если у кого и были сомнения по этому поводу, то они обычно на передний план не выдвигались. Только в самое последнее время, когда стали активно рушиться многие устоявшиеся стереотипы мышления, ситуация в этом плане решительно изменилась. Те, кто хотел высказывать альтернативные марксизму идеи и создавать на их основе собственные концепции, получили для этого широкие возможности. В частности, это нашло свое отражение в том, что некоторые исследователи открыто подвергли сомнению святая святых истмата – схему формаций и сам принцип формационного объяснения истории. В качестве альтернативы было выдвинуто цивилизационное, в духе Вебера и Тойнби, ее объяснение или сочетание формационного и цивилизационного принципов при анализе исторического процесса. Существенно заметить, что среди специалистов, которые оказались наиболее активно вовлечены в теоретические дискуссии, востоковеды преобладают почти абсолютно. Это, впрочем, и неудивительно: именно с проблемами Востока, прошлого и настоящего, марксизм и истмат никогда не справлялись. Для решения этих проблем настоятельно требуются новые теоретические основы.
