Адрес и имя ничего Феде не говорили, но открывший дверь сгорбленный старик был чем-то неуловимо знаком и близок. Федя протянул фотографию, старик сгреб его в охапку и затащил в маленькую квартирку в Клайпеде.
Федя, краснея и сглатывая, рассказал по-быстрому, как запустил графином в председателя райсовета, как провел полгода в интернате, как бежал.
— Где ж ты был пять лет? — удивленно спросил старик с легким акцентом.
— Хамид, мой друг по интернату, уговорил нас троих поехать к нему в Таджикистан. Отец у него клевый. Принял как родных!
Отец Хамида при встрече спросил только: «Досрочно?»
Хамид покачал головой, опустив глаза.
— Значит, ты вроде как теперь определился?
Федя, Макс Черепаха и Хамид стояли перед ним грязные и оборванные, обессилевшие от голода.
— Отец, — сказал тихо Хамид, — я многое понял, а пока спаси нас.
— Добро пожаловать, сынок, твои гости — мои гости.
Они прожили свои самые спокойные годы до шестнадцатилетия, работая физически как проклятые. Резкий запах животных под горячим солнцем, смешанный с запахом испеченных лепешек и таявшегом на них жиром каймака, — лучшие запахи на свете. Раскрытые головки хлопка снились Феде еще несколько лет.
Отец Хамида пришел к начальнику паспортного стола милиции, когда Хамиду и Феде исполнилось шестнадцать, а Макс о своем возрасте не помнил. Он уже легко проговаривал сложные предложения, веселил гостей, разбивая головой кирпичи и поднимая тяжести. Однажды свалил небольшое дерево, долбя его своим лбом. С зарезанных овец снимал шкурку чулком легким и ласковым движением, за Федей ходил покорной собакой. У Макса к тому времени было только два недостатка: он любил засовывать руку в животных и с наслаждением ковыряться во внутренностях, пока они умирали, и еще он стал острить.
— А что там было у твоего сына с этим исправительным интернатом? — поинтересовался начальник-таджик.
— Да сбежал он оттуда. Еще два года тому.
— Молодец, мужчиной растет!
Три краснокожих паспорта стоили не так уж дорого, Макс стал Максимом Черепаховым.
— Так что, — подытожил Федя, вывалив сбивчиво и нетерпеливо перед другом отца свои воспоминания, — начинаю новую жизнь, а деньги небольшие у меня уже есть, там земля хорошая, да и Афган рядом. — Он не стал вдаваться в подробности.
— У тебя, Федя, есть большие деньги. Я обещал твоему отцу. С чего начнешь?
Главное, — сказал Федя, улыбаясь, — полезные ископаемые. Потом — люди.
Никитка дочитал свой роман, он немного охрип, на затылке выросла и ныла небольшая шишка. Ева несколько раз во время чтения вставала и пользовалась эмалированным горшком — на желтом его боку храбро шли друг за дружкой бравые синие утята, утята напоминали холодные подмосковные рассветы и запах мокрой травы из окна дачи. Никитке журчание ее не мешало, он старался не поднимать на Еву глаз. Дочитав, Никитка обнаружил, что Ева лежит, закрыв глаза, дыхания ее он не услышал, осторожно расшнуровал ботинки, снял их и в носках сделал два шага к кровати. Ева, не раскрывая глаз, показала Никитке два пальца. Секретарь вздохнул и подошел к окну.
