— Спроси, куда он хочет, — сказал Квант.
— Ты ведь уже спрашивал, — меланхолически ответил Кристианссон.
— Ну, задерживал его, положим, не я, — отбрил Квант. — Я его вообще не видел, пока он не влез в машину.
Ничего не видеть и ничего не слышать было одним из основных правил Кванта.
Кристианссон знал только один способ сыграть на человеческих слабостях Задницы. Он побренчал мелочью в кармане.
— Сколько у тебя? — жадно спросил Задница.
Кристианссон извлек из кармана всю сдачу, которую получил с десятки, подсчитал глазами и объявил:
— Шесть пятьдесят, как минимум.
— Взятка! — взвизгнул арестант.
Ни Кристианссон, ни Квант не разбирались в юридических тонкостях. Если бы он предложил им деньги, это означало бы попытку подкупа при исполнении служебных обязанностей. Но сейчас все получалось наоборот.
— Шесть пятьдесят мне мало. Надо, чтоб хватило на бутылку десертного.
Квант достал бумажник и вынул оттуда еще одну десятку. Задница схватил ее немедля.
— А теперь отвезите меня к какой-нибудь забегаловке, — потребовал он.
— Только не здесь, в Сольне, — сказал Квант. — Нельзя же так лезть на рожон.
— Ну, тогда на Сигтюнагатан. Там меня знают, а в парке возле писсуара у меня есть знакомая потаскуха.
— Не можем же мы его высадить прямо перед винной лавкой, — робко запротестовал Квант.
Они миновали почту, Теннстопет и ехали теперь дальше, по Далагатан, в южном направлении.
— Сверну-ка я в парк, — предложил Квант. — Проедем еще немного и выкинем его.
— А за свиные ножки вы так и не заплатили, — сказал Задница.
Бить его они не стали. Уж слишком очевидно было их физическое превосходство, кроме того, они, как правило, не били людей, особенно если к тому не было веских причин.
И наконец, они были не слишком ревностными служаками. Квант докладывал почти обо всем, что сумел увидеть или услышать, но видел и слышал он почему-то на удивление мало. Кристианссон же был лентяем чистой пробы и с умыслом не замечал того, что могло хоть как-то усложнить ему жизнь и создать излишние трудности на службе.
Квант свернул в парк у самого стоматологического. Деревья стояли без листьев, голые и печальные. Квант притормозил у въезда и сказал:
— А ну, Калле, вылазь, я проеду чуть подальше и выставлю его из машины как можно незаметнее. Если увидишь кого-нибудь, кто может накапать, свистни.
В машине, как и обычно, пахло потом, засохшей блевотиной, но все запахи перешибал запах мочи и немытого тела, исходящий от арестанта.
