Наконец Мартин Бек сказал:
— Что же произошло с Оке Эриксоном после смерти жены? Я имею в виду не только внешние обстоятельства его жизни, а чисто психические перемены.
— Ну, я не психиатр, — сказал Меландер, — а медицинским заключением мы не располагаем, ибо, насколько мне известно, он после выхода на работу в сентябре шестьдесят первого к врачу не обращался. Хотя обратиться, может быть, и следовало.
— Но он стал другим или нет?
— Да, — сказал Меландер. — Он стал совсем другим человеком.
Меландер положил руку на стопку бумаг, которые натаскал отовсюду Стрёмгрен.
— Вы все это просмотрели? — спросил он.
Рённ отрицательно замотал головой, а Мартин Бек сказал:
— Частично. Бумаги могут подождать. Я полагаю, что с твоей помощью мы можем составить более ясную картину.
Он хотел добавить еще что-нибудь лестное для Меландера, но воздержался, вспомнив, что Меландер совершенно равнодушен к лести.
Меландер кивнул и прикусил свою трубку.
— О'кэй, — сказал он. — Когда Эриксон снова вышел на работу, он был замкнутый и тихий и старался по возможности ни с кем не общаться. Товарищи пытались как-то развлечь его, но успеха не имели. Вначале они были очень терпеливы, зная, какая с ним стряслась беда, и жалели его. Они, верно, надеялись, что рано или поздно он станет прежним, но, видя, что из него слова не выжмешь, если не считать необходимого по службе, и что их слова он тоже пропускал мимо ушей, они в конце концов стали под любыми предлогами избегать работать с ним.
А он с каждым днем становился все хуже — мрачный, сварливый и до ужаса педантичный в работе. Тут-то он и начал рассылать письма с угрозами, жалобами, обвинениями. Так продолжалось несколько лет. Я думаю, каждый из нас получал такие письма.
— Я — нет, — сказал Рённ.
— Ну, ты лично, может, и нет, но ты наверняка видел его писания в отделе по особо тяжким.
— Угу, — согласился Рённ.
— Для начала он пожаловался на Нюмана и Хульта за служебные упущения. На них он жаловался несколько раз. Потом он принялся жаловаться на всех подряд, даже на мэра Стокгольма. На меня он жаловался, на тебя, по-моему, тоже. Или на тебя нет?
— Жаловался, — ответил Мартин Бек, — за то, что я не расследовал обстоятельства смерти его жены. Но времени с тех пор прошло много, и я все начисто забыл.
— Примерно через год после смерти Марии он до такой степени всем осточертел, что комиссар только и мечтал, как бы спровадить его куда-нибудь подальше.
— А какую официальную причину он выдвинул? — спросил Мартин Бек.
