Из автомата в вестибюле я позвонил дежурному по МУРу, узнать – нет ли каких новостей. Дежурил Кабанов из второго отдела, ленивый флегматичный парень, исключительно способный сыщик. Он специализировался в расследовании убийств, за что наш комиссар называл его шутя «Инспектор Кадавр».
– Тебе, Стае, какая-то женщина раза три звонила, – вяло сказал Кабанов. – Оставила телефон, просила позвонить.
– Как фамилия?
– Погодь, сейчас взгляну. У меня тут записано все, – я слышал, как он пыхтел в трубку – методично, ровно, уверенно, так же, как он разматывает свои дела. – Вот, нашел. Доктор Константинова. Сказала, что ты знаешь.
– Знаю, знаю. Больше ничего?
– Пока бог миловал от новостей. Ну ничего, к полуночи появятся…
– Давай, старик, держись. Желаю спокойной вахты. Привет.
– Большой привет, – сказал лениво Кабанов и положил трубку.
Я посмотрел на часы – пять минут одиннадцатого. Звонить еще можно. Интересно, зачем это я так срочно понадобился ей? Набрал номер. Сначала никто не снимал трубку, потом подошла девочка и ответила тонким голоском: «А мамы нет дома, она в больнице на дежурстве…» Я набрал номер клиники и сразу же услышал голос Константиновой.
– Здравствуйте, это Тихонов. Вы мне звонили сегодня, я только что узнал.
– Да, я вас разыскивала по поводу Обольникова. Я не знаю, какие у вас планы, но я собираюсь завтра решать вопрос о нем…
– В каком смысле? – удивился я.
– Мы его завтра или выпишем, или будем оформлять принудительное лечение на режиме…
– А что случилось?
– Сегодня совершенно случайно санитарка обнаружила у него пузырек с соляной кислотой…
– С соляной кислотой? – не понял я.
– Да. Опытные алкоголики, попадающие к нам, пьют ее в слабом растворе – действие всех препаратов от этого нейтрализуется.
– Подождите, так ведь весь эффект лечения пропадает? – никак не мог сообразить я.
– Ну конечно! – сказала сердито Константинова. – Чего здесь непонятного – эффект лечения основан на возникновении биологического неприятия организмом алкоголя. А они, видите ли, не хотят лишать себя этого удовольствия…
– Но ведь Обольников сам явился в клинику для прохождения лечения?
– Не знаю, – устало сказала Константинова, – не знаю, зачем он это сделал. Может быть, у него были какие-то иные соображения.
– А как он себя вообще вел последние дни?
– Плохо. Грозился и упрашивал выпустить его из клиники, требовал отдать его одежду и отпустить. Я, естественно, отказала.
– Просил одежду? – переспросил я и вспомнил пустой гардероб в его комнате. – Доктор, если я сейчас приеду к вам, вы сможете показать мне его одежду?
