– Да вы поверьте – я вообще об этом ничего не знала! И мама не хотела… Если бы она могла представить…
– Настя, я тебя ни о чем не спрашиваю. Я прошу тебя только думать…
Из ее глаз побежали дробные слезинки, и размытая ими тушь с ресниц оставляла на щеках черные полосы. Устарели выражения, понятия потеряли давний смысл – чистый, как девичья слеза. Грязные тускло – серые потеки.
– Думать! – крикнула Настя. – Хорошо вам говорить! а я совсем ничего не соображаю…
– Я не имею права давать тебе такие советы, но я бы очень хотел, чтобы ты жила с отцом, – сказал я тихо. – Твой отец может научить тебя многому доброму и хорошему. Это сейчас тебе очень понадобится… Я не слишком верю, что ты послушаешь меня, но подумай.
Настя посмотрела на меня с недоверием:
– И вы только за этим пришли сюда?
– А ты думаешь, этого мало? Тебе никогда Коростылев не говорил о завещании Колумба?
– Нет, ничего не говорил…
– Много лет назад он показал мне очень старый пергамент на испанском языке. Из перевода явствовало, что этот пергамент – завещание Христофора Колумба.
– Колумба? – удивилась Настя.
– Да, Христофора Колумба. Когда он возвращался из открытой им Америки, его каравелла «Пинта» попала в страшный шторм и скорее всего должна была погибнуть. И тогда Колумб написал завещание. Он оставлял людям девять реалов собственных сбережений и найденный им Новый Свет, который считал Индией. Пергаментный свиток завернули в тряпку, пропитанную воском, забили в дубовую проспиртованную ромом бочку и бросили в Гольфстрим. Колумб верил, что, если и погибнет вся экспедиция, весть об открытии Нового Света придет к людям. И завещание свое Колумб начал со слов: «Наша жизнь ничего не стоит. Дорого стоят только наши дела для жизни всех остальных людей…»
– А как могло попасть завещание Колумба к Коростылеву? – недоверчиво посмотрела на меня Настя.
– Не знаю. До сих пор не знаю, а может быть, это и не было настоящим завещанием. Может быть, это была подделка, а может быть, сам Николай Иванович написал это завещание. Он часто показывал его ребятам, и мы мечтали о путешествиях и подвигах, и незаметно для себя навсегда поверили, что дорого стоят только наши дела для жизни всех остальных… И когда ты будешь думать о будущей своей жизни – красивой и веселой, – думай иногда и о том, что отчасти Коростылев умер из-за тебя тоже…
Екатерина Сергеевна Вихоть сидела за столом, закрыв глаза, уперев лоб в ладони, и поза у нее была растерянно – горестная, и сама она не была больше ни грозной, ни громоздкой, ни громогласной. Сейчас она была обычной, удрученной большим несчастьем немолодой женщиной.
