— Пустим его со двора, — сказал Николка, — поглядим, как полетит.
Они спустились во двор. Николка сперва попытался держать голубя, как обычно держат голубей: концы крыльев и нижняя часть ту лова в руке, а лапы пропущены и зажаты между пальцами. Но голубь не оставлял попыток высвободить крылья и был настолько силён, что Николке пришлось держать его обеими руками.
Во дворе Николка сказал:
— Ну, с Богом!
И бросил голубя в небо.
Раздалось громкое хлопанье крыльев, и сизый гонец, не сделав даже круга, умчался в сторону Пскова. Николка в восхищении покачал головой:
— Да, хороша птица, ничего не скажешь!
В этот день мальчикам особенно трудно было расстаться. Они возбуждённо разговаривали: Мартин со смехом рассказывал о дедушкиных подозрениях насчёт младшего приказчика, о ночном походе за мешком, об избавлении от сидения в лавке; а Николка, перебивая его, говорил о своём — о том, как он утаил одного голубя от отца, как несколько раз ходил на угол Ивановской и Лавочной в надежде увидеть Мартина, и о многом другом. Время от времени он поднимал в небо всю голубиную охоту и свистел так оглушительно, что и неробкого взяла бы оторопь, доведись ему услыхать этот свист ночью в лесу.
Когда они расставались, Николка сказал:
— А нашу грамотку небось уже прочли!
Миновали золотые сентябрь и октябрь, наступила самая унылая пора в году. Из Гнилого Угла, задевая церковные шпили, беспрерывно ползли низкие мохнатые тучи. День и ночь они сеяли дождь. Всё было мокрое и блестящее: и черепичные крыши, и одежда бредущих по улице людей, и конские спины, от которых валил пар. Грязь на улицах с каждым днём становилась всё непролазнее. В Юрьеве преобладали немощёные улицы, к тому же большая часть города была расположена на низком месте.
Мартину приходилось проводить очень много времени за ученьем. Дедушка решил, что внуку необходимо как можно раньше поступить в духовный коллегиум, дабы избежать «широкого пути, ведущего к погибели». И Мартин чуть не целыми днями упражнялся в письме и счёте, складывал или вычитал великое множество поставов сукна, кругов воска и бочек пива и умножал всё это на гульдены и пфенниги. Но больше всего он трудился над изучением Священного Писания, ибо дедушка считал, что это самый надёжный путь к спасению. Справедливости ради следует сказать, что Мартин день ото дня всё легче понимал эту чужую латынь, нередко удостаиваясь дедушкиной похвалы, и это была единственная радость в его унылой однообразной жизни.
