— Как тебе не совестно грабить старого друга! — с негодованием вскричал Томас.
— Ты пойдёшь грабить русских, так неужто тебе жалко каких-то пятидесяти гульденов для бедной церковной крысы? — проскрипел соборный сторож.
— Ну, чёрт с тобой, пусть будет двести. Видно, не зря тебя называют слугой нечистого…
Соборный сторож засмеялся шелестящим смехом и поднялся со скамьи. Поднялся и Томас.
Ночь была тихая, и мальчики долго ещё слышали удаляющиеся шаги. Лишь когда всё смолкло, они осмелились вылезти из своего укрытия. Сегодня им не повезло: те двое, соборный сторож и Томас, спугнули, как видно, Домскую деву. Во всяком случае, они ещё разговаривали здесь на скамейке, когда на ратуше пробило полночь.
Простившись возле монастыря святой Екатерины, мальчики пошли каждый своей дорогой. Подходя к дому, Мартин обнаружил, что оставил мешок в кустах, где они сидели с Николкой. Несколько мгновений он простоял в нерешительности перед крыльцом, но не нашёл в себе мужества вернуться к собору.
Глава десятая. ПСКОВСКИЕ ГОНЦЫ
В темноте избы раздался сонный голос матери:
— Ты где пропадал? Поешь, там пироги на столе.
Николке есть не хотелось. Его знобило, и он влез на печь. Согревшись, скоро уснул, но спал беспокойно, ворочался, кричал во сне и просыпался.
Ему приснились удавленники с синими лицами. Один из них был однорукий, другой — огромного роста. Они висели на суку старого дуба, что рос на Домской горе, над обрывом. Головы у них были в таком положении, как будто они кивнули кому-то да так и застыли. Ветер легонько раскачивал и поворачивал висящих, а они переговаривались вполголоса по-немецки. Была непроглядная ночь, но удавленники были освещены отблеском какого-то зарева. Однорукий проскрипел: «Горит, проклятый!»
И тут Николка увидал, что далеко-далеко, на самом окоёме, горит город, из огня встают белые, как сахар, храмы и сверкают, точно раскалённые, золотые купола.
Но вот удавленники вылезли из своих петель, медленно спрыгнули на землю и пошли к Николке. Он хотел бежать и не мог двинуться с места. Огромный сказал злорадно: «Тебе жалко Пскова? Сейчас мы тебя повесим!»
Они схватили Николку, потащили к дубу и надели ему петлю на шею. Николка стал задыхаться, попытался крикнуть и проснулся.
— Домовой тебя, верно, душит, — услышал он голос матери. — Прочти «Отче наш» три раза…
Николка прочёл, поворочался и снова заснул. Ему приснилась мать. Она стояла в нише — наподобие тех, в каких стоят высеченные из камня латинские святые. На ней была длинная белая рубаха и чёрный венок. Два немца-каменщика в кожаных передниках с мастерками в руках быстро-быстро закладывали нишу кирпичом. Мать протягивала к Николке руки и молила глухим далёким голосом: «Николка! Николка! Сынок, спаси!»
