– Нет, – сказал он, – не сходится. Крыска, о которой вы говорите… как ее звали?
– Джейн.
– Верно. От ее физиономии останавливались часы.
– Я останавливала их десятками, хотя и не знала своей силы.
– У нее был полный рот каких-то железяк.
– Я носила такие пластинки.
– У нее были толстенные очки.
– До двенадцати я ходила в очках, чтобы исправить легкое косоглазие.
– А почему я не помню вашего дивного голоса?
– Потому что он не был дивным. Скорее визгливым.
Билл не унялся.
– Это, – сказал он, – очень странно.
– Еще бы!
– Вы не против, если я закажу рюмочку бренди?
– На здоровье.
– А вам?
– Нет, спасибо.
Билл поймал взгляд метрдотеля и сделал заказ.
– Я поражен, – сказал он. – Мне по-прежнему кажется, что вы шутите.
– Нет, все – чистая правда. Клянусь.
– Вы и впрямь…
– Впрямь.
Билл глубоко вдохнул.
– Невероятно. В голове не укладывается. Только поглядеть на вас. Вы…
– Да?
– Вы – прекрасное… обворожительное… дивное… неземное… лучезарное видение. Та Джейн могла бы зарабатывать хорошие деньги, распугивая ворон на полях Миннесоты, а вы… вы начинаете там, где кончается Елена Троянская.
– Никаких чудес. Ловкость рук.
Официант принес бренди, Билл залпом осушил рюмку.
– Надо было пить по глоточку, – сказала Джейн материнским тоном.
– По глоточку! Когда вся моя нервная система отплясывает чечетку?! Человек более слабый хлопнул бы бочонок.
– Боюсь, я вас огорчила.
– Я не назвал бы это огорчением. Скорее… Нет, не знаю, как выразить.
– Все почернело?
– Совсем наоборот. Как будто солнце засияло сквозь потолок, официанты с уборщиками запели стройными голосами. Я не могу поверить, что вы помнили меня все эти годы.
– Как же можно забыть? Я вами грезила. Я обожала вас со страстью, которую не надеюсь выразить словами.
– Вы?!
– Я вас боготворила. Я ходила за вами по пятам и дивилась, что возможно такое совершенство. Когда вы ныряли с вышки, я смотрела с мелкого берега и шептала: «Мой герой!» Я умерла бы за одну розу из ваших волос.
Билл снова шумно вдохнул.
– Могли бы сказать.
– Я стеснялась. Я решила молчать о своей любви, но тайна эта, словно червь в бутоне, румянец на моих щеках точила. Это не я. Шекспир. А потом, что толку? Вы бы на меня не взглянули. Или взглянули, но с содроганием.
Билл по-прежнему не мог раздышаться, а если хотите – испытывал сильную кислородную недостаточность. Когда он наконец заговорил, то выяснилось, что он осип. Специалист по болезням горла, случись он рядом, сразу бы узнал своего пациента.
– Вот, значит, что вы ко мне чувствовали. И мы снова встретились. Правда, судьба?
