Мортимера Байлисс не так легко было ошеломить, но при этих словах монокль выпал из его глаза.
– Вы об этом знаете? Боже правый! Где вы были? Сидели под столом? Притворились кадкой для пальмы?
– Нет, сэр, телесно я не присутствовал. Однако я завел обыкновение, с тех пор, как акции пошли вверх, прятать диктофон за портретом Джорджа Вашингтона, на каминной полке. Я подумал, что это поможет мне распорядиться моими сбережениями.
– Вы записывали каждое слово? Должно быть, получили много ценных советов.
– Да, сэр. Однако самый ценный был ваш – продать акции, а деньги вложить в государственные бумаги.
– Вам хватило ума это сделать?
– На следующий же день, сэр. Я бесконечно благодарен вам, и считаю, что вы заложили основы моего благосостояния.
Роско, который с растущим нетерпением слушал дружескую беседу, грубо вмешался.
– Ну, хватит! Благосостояние, видите ли! Это правда про тонтину, Байлисс?
– Истинная правда. Моя самая блестящая мысль.
– Деньги и впрямь получит тот, кто последним женится?
– Да. Они ждут.
– Около миллиона?
– Наверное. Первоначальный капитал составлял полмиллиона. Один из одиннадцати…
– Двенадцати.
– Одиннадцати! Я – бездетный холостяк. Дж.Дж. и десять гостей -всего одиннадцать. Когда вы меня перебили, я собирался сказать, что один из одиннадцати утром, на свежую голову вышел из игры. Так что десять человек внесли по пятьдесят тысяч с носа.
– Кеггс говорит, остались двое.
– Вот как? Я не следил. Кто второй?
– Еще не знаю.
– А когда узнаете?
– Устраню его.
– В каком смысле?
– Кеггс говорит, он хочет жениться, но не может, денег нет. Я подброшу ему самую малость…
– … и подтолкнете в пропасть. Вижу, к чему вы клоните. Опоить чужую лошадь. Подленькая мысль. Кто ее предложил?
– Кеггс.
– Вот как? Возможно, вы этого не видите, Кеггс, но я за вас краснею. Между нами, вы превращаете чисто спортивное состязание в надувательство самого мерзкого свойства. А как насчет мзды? Полагаю, Кеггс ждет от своей проделки каких-то выгод. Сколько вы ему дадите?
Роско задумался.
– Пятьдесят фунтов.
Кеггс, гладивший котелок, вздрогнул так, будто тот его укусил.
– Пятьдесят, сэр?
– А что?
– Я ждал гораздо больше, сэр.
– Но не дождетесь, – сказал Роско.
Они помолчали. Было видно, что Кеггс ранен в самое сердце. Дворецкие не проявляют чувств, но экс-дворецкий проявил их. Однако буря вскоре улеглась, и полное лицо успокоилось.
– Очень хорошо, сэр, – сказал он, доказывая, что он из тех, кто способен, по слову мистера Киплинга, быть твердыми в удаче и в несчастье, которым, в сущности, цена одна.
