Сквозь дрему Тим слышал обрывки разговоров на кухне, сопровождаемых стуком ложек в кофейных чашках, бодрыми аккордами «Радио Рокс» и запахом подгоревших бутербродов.
Родители, как водится, потолковали сначала о погоде («Такой жары не было с 75-го…»), потом — о Тиме («Я как-то видела, что мальчишки на автозаправке курят…»), потом разговор зашел о ком-то из родительских знакомых.
— Она просила не говорить никому… По-моему, это глупо, — говорила вполголоса мама.
Глупо, — как обычно, согласился папа. И, как всегда, спросил: — А почему?
— Диагноз окончательно не подтвержден.
Громко засвистел чайник на плите.
— …разбудишь Тимку, — донесся папин голос, когда чайник сняли с плиты.
— До одиннадцати его и цыганский хор не разбудит. Не представляю, как он опять будет вставать осенью в школу…
— Не думаю, что ей стоит на что-то надеяться, — вернулся папа к основной теме разговора.
— Восемнадцать тысяч, — загадочно промолвила мама.
Папа присвистнул.
— Возможно, именно поэтому она не хочет распространяться, — сказал он. — Чтобы никто не чувствовал себя виноватым.
— Был бы Степан дома…
— Ему оставалось бы только ограбить банк.
— Он поленился бы даже перейти улицу на красный свет ради нее.
— Возможно… А как же ее мальчишка? Он тоже не знает?
Тихо и настойчиво запищал электронный будильник на кухне — родители заводят его, чтобы вовремя выйти из дому. В этом писке потонуло чье-то имя, которое произнесла мама. А потом они встали и молча начали обуваться. Громко зашуршала пергаментная бумага, в которую мама заворачивает папины обеды. Затем раздалось невыразительное позвякивание, означающее, что папа хлопает себя по карманам, проверяя, на месте ли ключи и сигареты.
Потом мама сказала: «Ты долго будешь копаться?»
Потом папа сказал, чтобы мама не суетилась.
Потом коротко лязгнул дверной замок.
Тим натянул одеяло до самых ушей, мысленно прикидывая, как здорово было бы подремать еще часок-другой. Но в восемь часов на градуснике за рамой будет уже под тридцать, а просыпаться в жару под ватным одеялом — удовольствие так себе.
В общем, разлеживаться было некогда.
* * *
Если бы дело происходило зимой, наверное, было бы легче. Тим был уверен, что зимой шпионам вообще живется припеваючи: каждый след хорошо виден на снегу, а зимняя одежда чаще всего имеет траурный цвет, резко выделяющийся на белом фоне; к тому же деревья и кустарники стоят голые, любой объект просматривается за километр.
