— А с чего же еще? Начинают всегда с самого главного! — спокойно сказала Таисия.
Костя решительно встал из-за стола.
— Ты куда? — встрепенулась Катя.
— Аппетит пропал. Я же не заработал на этот обед! — с горечью ответил Костя.
— Ну не надо так буквально! — примирительно сказала Таисия.
— Нет, Таисия Андреевна, вы говорите очень конкретно. Другого смысла в ваших словах нет, — заметил Костя и направился к выходу.
Катя догнала его в коридоре:
— Ты что, Костя! Как ты себя ведешь! Вышел из-за стола, нагрубил маме…
— Катя, мне неприятен этот разговор о деньгах! — возмутился Костя.
— Нужно вести себя как положено!
— Кем положено? И куда? Тебе не кажется, что вопросы о деньгах задавать бестактно?
— Нет, не кажется. Я на самом деле хочу огромную, пышную свадьбу, о которой будет говорить весь город, — сообщила Катя.
— Тогда этот вопрос должны решать родители. Соберутся за одним столом, поговорят, решат, какая должна быть свадьба у их детей. И как ее устроить, — предложил Костя.
— Костя, ты что, не понимаешь? — изумилась Катя.
— Чего я не понимаю?
— Что теперь ни твои, ни мои родители уже никогда вместе не соберутся? Наши с тобой мамы терпеть друг друга не могут. Отцы разошлись и как друзья, и как партнеры. Ты что, не обращаешь на это внимания?
— Даже если и обращаю, то что? — не понимал ее Костя.
— А то, что моя мама ранена в самое сердце. И теперь важно, чтобы мы с тобой создали для моей мамы такую обстановку, в которой она могла бы забыть о разрыве с папой.
— Но я не психолог, чтобы создавать комфортную обстановку, — буркнул Костя.
— Лучшая психотерапия — это стабильная, налаженная жизнь, — рассудительно сказала Катя.
— Что-то я не пойму. При чем здесь твоя мама, если мы говорим о нас с тобой?
— Потому что отношения тещи с зятем — это классика жанра, — улыбнулась Катя.
— Но ты же другая, ты не думаешь о деньгах так же, как твоя мама? — с надеждой спросил Костя.
— С чего ты взял? Я с мамой абсолютно во всем согласна! — ответила Катя, лучезарно улыбаясь. Костя сник.
* * *
Самойлов находился все в том же состоянии беседы с собственным отражением в зеркале. Несколько пустых бутылок сиротливо валялись у кровати, а новая, еще не опорожненная, стояла рядом с ним на расстоянии вытянутой руки.
— И главное, Борис, все — такая банальщина, — жаловался Самойлов своему не менее пьяному, чем он, собеседнику. — О чем сейчас ни подумаю — уже сказано. И написано. Пить или не пить. Быть или не быть. Фу, аж противно. Ведь козе понятно: конечно, пить. И конечно, не быть. Зачем быть, если… вот. Извини, больше не буду о больном. Молчу, молчу…
