— Боэмунд? — подпрыгнула Мадленка, внезапно все поняв. — Ты хочешь сказать, Боэмунд фон Мейссен?
— А ты его знаешь? — заволновался де Ланже, гремя цепями.
— Знал, — проворчала Мадленка. — Похоже, тебе не повезло, рыцарь. Товарищ твой умер. Он вез за тебя выкуп но по дороге сюда на него напали.
— Чего еще хорошего ждать от этих отродий сатаны! — вскричал крестоносец и в немногих весьма емких словах выразил все, что он думал о князе Диковском, ублюдке из ублюдков, короле Владиславе, еретике и литовском отродье, о Польше, положительно худшей из всех стран, где ему довелось побывать, и опять же о капусте, которую в недобрый час вывел какой-то негодяй, поклявшийся извести недержанием кишечника весь славный род де Ланже.
— Господи, как меня несет от этой капусты! — стонал крестоносец. — Какие только молитвы я не читал, ничего не помогает. Так, значит, Боэмунд погиб? Ох, упокой, господи, его душу! Лучший рыцарь был и товарищ — вернее не сыскать. Он бы точно меня выручил, я знаю. Как он умер?
Мадленка рассказала о своей встрече с Боэмундом, опустив подробности, по ее мнению, не относящиеся к делу, и, не удержавшись, поведала о том, как фон Ансбах явился из Торна за телами павших и что из этого вышло.
— Фон Ансбах — молодец, но Боэмунд был лучше, — заявил Филибер. — Веришь ли, сама смерть его сторонилась, ни разу не был он ранен, и никто не мог его одолеть в схватке. Я однажды видел, как он с одной мизерикордией — меч сломался — шутя разделался с тремя поляками. Честное слово!
Мадленка вздрогнула, вспомнив одновременно причитающего пана с лошадиным лицом и место, где она в последний раз видела мизерикордию. Господи, кто же мог решиться на такое, поднять руку на саму высокородную княгиню Гизелу Яворскую?
Ты чего дрожишь? — спросил рыцарь. — Ничего, — сказала Мадленка. — Ты что, меня видишь? — с внезапно пробудившимся любопытством спросила она. — Но как?
— Я сорок три дня уже торчу здесь, — горько промолвил рыцарь и зазвенел цепями. — Привык к темноте и вижу почти как днем. Как тебя звать, юноша?
— Михал Краковский. А за что ты здесь? Филибер хмыкнул.
— Попался на глаза людям князя, когда возвращался из родного Анжу в Малъборк.
— Это плохо, — посочувствовала Мадленка. — У тебя что, охранной грамоты не было?
— Была, — признался рыцарь, — но, похоже, я ее потерял.
— А Анжу — это где? — спросила Мадленка. — Далеко?
— Далеко, — вздохнул рыцарь.
— Ближе Парижа или дальше? Географические представления той поры были примерно таковы: если встать лицом к северу, то Иерусалим, град спасителя, будет примерно справа, а Париж, Мадрид, Лондон, Лиссабон — примерно слева. Земля плоская, и в ней три части: Европа, Азия и Африка.
