– Алексей Степанович Хомяков?
– Да, великий русский философ-славянофил. Так что лучшие российские корни в их семье сошлись. И вот как-то исподволь о. Владимир ввел меня в жизнь прихода, я начал петь в хоре, затем стал чтецом… Стало понятно, что, если хочу я стать священником в церкви русской, то должен овладеть и русским языком. Взялся за язык. Брал курсы, учился сам. Шло неплохо, тем более, что церковно-славянский я уже знал хорошо. А дальше все довольно просто было. Хотя и удивительно быстро все произошло. Я искал пока работу, а священничество, если и не перестало быть достижимой реальностью, виделось все-таки неблизко… Тем более, семинарии я так и не закончил. То-есть, я собирался, найдя близкую мне «мирскую» профессию, продолжать постепенно изучение богословия. Потому и просил встречи с о. Георгием Граббе, тестем о. Владимира и известным богословом, с тем, чтобы он подсказал мне какие-то важные для меня вещи в последующей моей теологической учебе. Встреча состоялась. Но вместо разговора о книгах и богословии, он внезапно спросил меня: «Хочешь ли стать священником и принять приход в Ричмонде?» Я потерял дар речи. Я лишь посмотрел на о. Владимира, бывшего тут же, и он сказал за меня: «Да.» После чего и я повторил: «Да.» Разговор этот состоялся в феврале 1978 года, а уже в мае я был приходским священником. Вот так – просто.
– Да не очень чтобы «просто»…
– Да нет, не просто, конечно. Это сейчас, оглядываясь назад, все как-то спрессовывается. А так-то путь и не близким был, и не прямым… Ну, потом уже и другие приходы были. А несколько лет назад, получив приглашение принять приход в Канаде, я приехал, посмотрел, поговорил с людьми – и согласился. Вот, теперь здесь.
– Отец Герман, в приходе вашем значительное количество людей не просто нерусских, но порой с Россией ничем и не связанных. Это что, канадская или оттавская особенность?
– В русских приходах всегда, естественным даже образом, было значительное количество нерусских. Наверное, потому, что для самой Русской церкви это было естественно – высший пик ее расцвета пришелся на годы империи.
– Так «империя» – это, выходит, хорошо?
– А что ж плохого? Это все игра в слова, в лозунги. Я же не говорю об империи Советской, я имею в виду Российскую империю, скажем, конца прошлого века.
– Здесь у вас явное расхождение с российскими «демократами», которые, при всей показной нелюбви к Владимиру Ильичу, со страстным упоением повторяют его мысль о «царской России – тюрьме народов».
