Приехав, дядя тотчас заперся у себя в кабинете, мать заторопилась на кухню. Сашо повертелся немного в пустом холле, где даже после основательной уборки все казалось слегла запыленным. Вдруг он вспомнил, что как раз сейчас по телевизору должны передавать международный матч. Предусмотрительно убрав звук, Сашо включил телевизор. Цветной экран засветился, появились игроки в белых и голубых футболках. На поле бушевала настоящая буря. Белые жали изо всех сил, но у них что-то не клеилось, игра казалась нервной и рваной. Сашо приходил во все большее возбуждение и, наконец, не выдержав, включил звук, чуть-чуть, так что взволнованная речь комментатора была не громче шепота. В дверь заглянула мать, ее вспотевшее лицо выражало негодование.
— Как не стыдно! — тихо сказала она.
Но Сашо только досадливо махнул рукой.
— Да, ладно!.. Если кто придет, я выключу… Но, думаю, никто не придет, придется тебе самой есть свои голубцы.
Мать бросила на него презрительный взгляд и снова ушла на кухню. Вскоре раздался звонок. Пришли три пожилые женщины, одетые в довольно поношенные, но неплохо сшитые темные платья. Наверное, не одно и не два погребения пережили их седые головы. Сейчас они держались робко и скованно, глаза их беспокойно перебегали с предмета на предмет. Все три назвались бывшими одноклассницами покойной, — они вместе, по их словам, учились в Первой женской гимназии, «в классе Геровой». Сашо смотрел на них во все глаза — неужели тетка была такой старой? Просто невероятно! Но не станут же они врать, зачем? Усаживая дам в мягкие удобные кресла, он уловил в их глазах явственный блеск удовлетворения, может быть, нормальный человеческий эгоизм: мы-то еще живы, — а может быть, мстительное чувство: так ей и надо за ее красоту, за ее богатство. Есть все же бог и есть на свете справедливость, — наверное, думали они. Всем предназначено одно и то же, и дело только в том, как и когда его получишь, какими порциями и в какой срок. Пришли остальные гости, расползлись, как тараканы, по всей квартире, все осмотрели, заглянули даже в спальню, оклеенную золотистыми венскими обоями. В их глазах удовлетворение было еще более явственным — немало хороших вещичек пришлось оставить покойнице в этом убогом и ничтожном мире.
Пришло еще несколько мужчин, все пожилые, элегантно одетые, с мягкими манерами и благопристойными физиономиями. Сашо с грехом пополам вытащил дядю из кабинета, тот вышел к гостям мрачный, но это могло сойти за еще не остывшее горе. Все расселись за длинным столом, сестра хозяина подала заливных цыплят, отварной язык, ветчину, бутерброды с черной икрой. Свои знаменитые голубцы она решила пока придержать, как основное блюдо, хотя гостей оказалось меньше, чем ожидалось. Затем разлила по бокалам очень темное подслащенное красное вино и, удовлетворенная, уселась в ожидании. В наступившей тишине откуда-то издалека донеслось эхо могучего вопля: «Гооол!» — но уловил его только радостно встрепенувшийся Сашо. Все молчали, никто ни к чему не притрагивался.
