был вне себя от ярости.
– Успокойтесь! – повторял он. – Я не собираюсь ни насиловать вас, ни убивать!
Сакра не двигалась, тяжело дыша и глядя в глаза Малко, как затравленное животное. Пытаясь успокоить, он погладил ее обнаженное плечо.
– Не бойтесь, Сакра, – сказал он тихо. – Это недоразумение.
Он положил ладонь на смуглую и гладкую кожу, задев мимоходом грудь.
Словно разъяренный хищник, Сакра вытянула голову с открытым ртом и впилась зубами ему в запястье. В тот же момент она бедрами отбросила его в сторону. Его голова ударилась о край ночного столика как раз там, где был наклеен лейкопластырь. Он испытал такую острую боль, что несколько секунд ничего не осознавал.
А Сакра, расточая оскорбления и угрозы, уже держала телефонную трубку.
Преодолев головокружение, Малко вырвал у нее аппарат, и они оказались лицом к лицу, ожесточенно борясь друг с другом. Он чувствовал, как сильно бьется его сердце. Вдруг она сказала чуть слышно, что не вязалось с ее разъяренным видом:
– Оставьте меня. Почему вы это делаете? Я хочу уйти. Я ничего не знаю.
Она говорила как во сне, с неподвижным взглядом, полуоткрыв рот, опьяненная шампанским и борьбой. Малко не хотел ее отпускать. Даже если она ничего не знала. Вид ее великолепной груди, которая вздымалась в нескольких сантиметрах от него, едва прикрытая остатками черного шелка, мутил его рассудок. Ободренный внезапным спокойствием Сакры, он провел рукой вдоль ее тела. Когда он слегка коснулся ее живота через черную ткань, она отчаянно встрепенулась, издала какой-то птичий крик, и ее тело расслабилось. На этот раз она не пыталась его укусить.
Малко раздел ее, не встречая сопротивления. Когда он проник в нее, она была горячей и мягкой, как мед. Два черных, как смоль, глаза продолжали смотреть в потолок, но полный рот с фиолетовыми губами был искривлен какой-то мучительной гримасой. Малко впивался в ее чуть полноватые бедра, мял ее пышную и твердую грудь, упорно продвигаясь по пути к удовольствию, и Сакра, казалось, пробудилась к жизни. Она внезапно обхватила его руками, прижалась к нему, ее твердый язык проник в его рот, а затем на него обрушился фейерверк яростных ощущений. Сакра, неистовствующая, вся в поту, словно в истерике, отдавалась любви, как дервиш своему танцу. Неожиданные слова рвались из ее полуоткрытого рта как непристойная молитва, скорее выкрикиваемые, чем произносимые, в невиданном противоречии с ее обычной сдержанностью.
Чувствуя, что Малко уже испытал удовольствие, она еще сильнее вцепившиь в него.
