— Твоя правда. Ладно, давай на обратном пути зайдем на почту, положим письмо в конверт и проштемпелюем.
— Это еще зачем?
— Чтоб не подумали, что это кто-то из дома.
— Но все равно же это наше почтовое отделение.
— Ну и что? А сколько народу оно обслуживает?
— Ох, Мотька, ну и голова у тебя!
— А бросим письмо мы сами — во-первых, так скорее. Ай, Аська, а как же адрес? Печатными буквами, да?
— Да, адрес в газете не сыщешь.
— Тогда вообще ерунда получается. Она сразу поймет, что это детские шалости. Прочитал какой-то недоумок «Собаку Баскервилей» и решил позабавиться. На конверте печатные буквы, а в конверте бумажка с наклейками из газеты — чушь какая-то.
— Правда, глупо! Что же делать?
— Вырезать буквы из газет и так написать адрес.
Купив все, что было велено, мы отнесли это к Мотьке, нарезали кучу букв из газет, наклеили на конверт и решили, прежде чем идти на почту, чтобы поставить штемпель, взглянуть на Альбинину квартиру, не грабят ли ее. И что же мы увидели? С дверью возился наш домовый слесарь дядя Веня. Альбина стояла у него над душой.
— Здрасьте, Альбина Федоровна! — сказали мы хором.
— Вот, девочки, меняю замки, а то, похоже, кто-то сегодня ночью был у меня в квартире!
— Как! — ахнули мы, и я почувствовала, что заливаюсь краской, а Мотька нагнулась, словно уронила варежку.
Слава Богу, все опять сделалось без нас, само собой!
Когда приезжает дедушка, в нашем тихом доме начинается веселая кутерьма — с утра до ночи звонит телефон, все время кто-то приходит, шум, гам, смех, пение, музыка. Тетя Липа с упоением непрерывно что-то печет, жарит и парит — за стол садится куча народу; и в центре всего — дедушка, высокий, красивый, веселый. И лишь когда к дедушке приходит его аккомпаниатор Александр Ефимович, в квартире воцаряется благоговейная тишина — дедушка занимается. Присутствовать при этих занятиях позволено только мне — я сижу в уголке и слушаю, как дедушка сначала распевается, а потом начинает или учить новую партию, или повторять старые. Но больше всего я люблю, когда он готовится к концерту — тогда он поет всю программу подряд, а Александр Ефимович делает ему замечания. Бывает, они ругаются, но все равно дедушка слушается Александра Ефимовича, хотя он намного моложе дедушки. «Музыкант Божьей милости» — говорит про него дед.
Но, несмотря на суету, у дедушки всегда находится время, чтобы побыть со мною. Мы с ним большие друзья. Я могу все ему рассказать, и он тоже мне все рассказывает. Какие удивительные истории иной раз можно от него услышать. Вот, например, когда он был еще молодой, он пел Гудала в опере Рубинштейна «Демон». Дело было, кажется, в Свердловске. И когда Тамара на высокой ноте побежала через сцену, у нее, как говорит дед, нижняя челюсть соскочила с салазок — рот певица открыла, а закрыть не может. Тогда дедушка обнял ее — Он ведь по сюжету доводился ей отцом — и одним ударом вправил челюсть. Спектакль окончился благополучно. Вот какой молодец мой дедушка. А еще дедушка страстный рыбак. Ему надо не просто сидеть с удочкой, а выходить с рыбаками в море или закидывать бредень на реке; словом, его хлебом не корми — дай порыбачить. И вот как-то приехал он в Таллин петь Бориса Годунова, и кто-то предложил ему выйти в море — а дело было поздней осенью. Лодка возьми да и опрокинься. Все попадали в ледяную воду, и дедушка тоже. И все-таки он прекраснейшим образом на следующий день пел спектакль.
