Значительно сузился и круг имен, фамилий и отчеств, которые могли в принципе мне принадлежать. Я четко представлял себе, что могу выбирать только между Николаем Ивановичем Коротковым, Ричардом Стенли Брауном, Анхелем Родригесом, Дмитрием Сергеевичем Бариновым, Майклом Атвудом и Анхелем Рамосом. Довольно близко к этому избранному кругу имен стояло и имя Сесара Мендеса. Все прочие имена мне ничего не говорили.
Тем не менее, перечислять лекарям все подходящие имена я не торопился. Потому что нутром чувствовал какую-то опасность. Картинки, которые мне являлись в беспамятстве, были слишком конкретные, чтобы быть простым бредом. Постепенно начинавшие шевелиться и приходить в форму мозги подсказывали, что в этих картинках не так уж мало реального. Правда, последние дурацкие сны, в которых я был мальчиком Майком Атвудом, или, если более правильно, Эттвудом, казались наиболее удаленными от меня настоящего. Во-первых, поскольку я точно помнил дату своего рождения и был убежден, что она подлинная, то не мог быть четырнадцатилетним во второй половине 60-х годов. Мне могло быть максимум вдвое меньше, да и то если действие происходило в 1969 году. Однако в моей памяти периодически возникали картинки из времен вьетнамской войны. Кто-то, Браун или Атвуд, принимал в ней участие и видел все не телевизионными, а своими собственными глазами. Кому-то из них довелось получить тяжелейшую контузию, когда вьетконговцы обстреливали авиабазу Дананг из тяжелых минометов. Кого-то из них едва не облила напалмом своя же авиация. Кто-то из них вытаскивал из джунглей, через залитый водой лес и болото, раненного при неудачном вертолетном десанте лейтенанта Дональда Салливэна. Все это, правда, вспоминалось обрывками, но явно от первого лица.
Откуда-то я знал и то, что много лет спустя имел отношение к смерти Салливэна. Но как это произошло, понятия не имел.
Наконец меня прикатили на место. То есть в ту самую палату, где я, условно говоря, пришел в себя. Случилось это уже после обеда, так как меня по ходу катания свозили на кормежку.
На дежурство уселась Пилар, которая убеждала меня, что надо лежать, ибо истинная картина моего здоровья неизвестна. Я лично был с ней не согласен, но Пилар пообещала, что ежели я буду ходить без разрешения, то она вынуждена будет позвать санитаров, и они меня зафиксируют. Поскольку я не знал, в какой весовой категории выступают эти санитары, а сам не ощущал достаточно сил, чтобы вести серьезные разговоры, то решил согласиться и улегся на место. Конечно, меня тут же подключили к датчикам, хотя мне они были совершенно не нужны. Впрочем, особо протестовать мне не хотелось. В конце концов, после обеда и всяких утомительных процедур, связанных с обследованием, отдохнуть следовало.
