Хозяйка возвратилась к прежним занятиям; резала мясо на гуляш огромным вороненой стали ножом и тюкала им по хрящам. Хозяин объявился. Сначала в дверном проеме показалась его голова, а потом, когда она убедилась в полной для себя безопасности, вышло и все остальное. Хозяин взялся снова перебирать мотоцикл и был весьма доволен, как с Романом получилось. И даже что-то напевал музыкальное за работой. Подмигивал хлопцам и один раз, исключительно из нежности, подошел и ласково потрепал за ухо пса. Но вскоре в гаю, – может быть, через час, а может, и через два, – зарычала и зажужжала бензопила. И это было большое удивление. Мазепа вообще не понял, где жужжит. Он не хотел верить, что жужжит в гаю, и убеждал домашних, что это у них в головах жужжит. Послали хлопца разузнать, и оказалось, что жужжит действительно в гаю, и что там кто-то пилит. А этот кто-то, не кто иной, как Роман Романович. Необъяснимо, где он пилу раздобыл. Хозяйка ему даже лобзика не предоставила. Не мог же он ее в кармане припрятать. Пила рычала и визжала целый день без перерыва. В обеденное время не давала никому заснуть и затихла лишь под вечер, когда Мазепа отрядил в гай здоровенного детину, и тот пригрозил Роману дебелым с рыжими волосками кулачищем и пообещал, что вобьет его по уши в землю, как гвоздь в дощечку, если не прекратятся безобразия. Роман ночевал между напиленных кружков, прикрывшись ветками, а по восходу принимался за работу. Откуда только у него силы брались?
Однако, как не трудно сообразить, дровами дело не ограничилось. В тот же день Романа перевели на луга и поручили пасти сводное стадо коров окрестных хуторов, освободив при этом штатных пастухов. Места там были болотистые, но против ожиданий ни одна корова у Романа не пропала и не поломала ног. Даже больше: после нескольких пригонов коровы принялись телится, да при том с такой прытью, с какой никогда прежде не телились, и Мазепе пришлось срочным образом это приостанавливать, потому что никаких кормов на подобную прорву не напасешься. Роман Романович переехал на буряковое поле и дни напролет под немилосердным солнцем пропалывал между буряками дорожки. Однако как ни велико поле, ему тоже были пределы. В последующем Роман Романович месил на строительстве новой хаты с галереей и бассейном растворы, просеивал песок, клал кирпичи, копал траншеи под газовые трубы. Он переколол горы черного угля в мелкую дробь, перетравил всего жука на огородах, и конца мазепиным работам не виделось. За каждым выполненным заданием, поступало новое, тяжелее прежнего. Роман Романович исхудал. Он, как одержимый, работал на износ, мало ел, а еще меньше спал. Домой возвращался изредка, по темному, чтобы никто не замечал его прихода, и мать тщетно пыталась выведать у него, что происходит. Но люди по селам давно все знали и, встречая нечаянно Романа на дороге, презрительно усмехались. Маленькие дети дразнили его. Мазепа называл пренебрежительно зятьком и похлопывал по плечу, не без удовлетворения подмечая, как тают день ото дня у Романа силы. Но, впрочем, внутренне Мазепа тревожился, и начинал подумывать, как бы окончательно избавиться от Романа, потому что работа кончалась, и скоро могло совсем не стать в хозяйстве, чего бы поделать. А к Жанне не допускали Романа, и она к нему, казалось, не проявляла никакого интереса. Была неподалеку, и словно не было ее.
