– Нет, нет, все не то, – прервал рассказ Роман.
– Что ж, не то? Еще моложе?! – рассердилась свекровь. – Пятнадцатилетнюю тебе что ли подавай? Я пятнадцатилетних не знаю, – сколько их народилось, не успеваешь замечать. Я новых не знаю. Ищи, хоть где хочешь, раз мои не годятся.
А Роману и возразить нечего, не в бровь, а в глаз свекровь вцелила. Собрался он было уходить, а племянница Рыльчика, Света, просит погостить еще, предлагает чай с конфетами попить.
Вышел Роман от Рыльчиков поздно, уже на улице и потемнело как-то. Поехал он домой, медленно вращая педалями. Все думал, думал, и напала досада. Стал останавливать редких прохожих, всех без разбора, и допытывать, не встречали ли девочку Жанну. Но никто и не слыхивал о такой, – шарахаются от Романа, как от прокаженного. А кто-то сзади подергивает его за куртку и мямлит гадким голосом: «Это какую же ты ищешь? Это ту, что мазепова дочка? – дочка, доченька, юная школьница? Она на мазеповом хуторе, Мазепа ее отец». Обернулся: рябая тетка в желтой кофте, та самая, что и на вокзале. Улыбается. Роман взялся вырывать у нее из рук подол куртки, а у нее руки мягкие как жаба. «Провалилась бы ты, уродина, к черту! Вот навязалась», – крикнул он, вскинулся на велосипед и ну гнать, что было сил, даже не желая прислушиваться к сказанному. У станции огни ярко горели, синие и красные, и зеленые, острые как шампуры, отражались в кривых, расползающихся змеями рельсах и в протянутых поверху проводах. Роман зашуршал щебнем, переходя линию; локомотив неподалеку свистнул, предупреждая проходящих. А скоро и посвисты и станционный грохот растворились в сумерках у Романа за спиной. На обратном пути придорожные коренастые липы, акации и кусты боярышника перемежались с открытыми пространствами. Деревья теряли правдоподобные очертания и приобретали неправдоподобные, и превращались в каких-то словно призраков в плащах, склоняющихся над дорогой, и как будто бы нарочно присматривающихся к проходящим. Сама дорога уже едва угадывалась впереди. Кто-то там виднелся на ней, но никак нельзя было распознать, идут навстречу или прочь. А когда Роман подъехал ближе, не поверил своим глазам. Судорога пересекла ему лицо. Это была она. Так неожиданно и просто. И деревья не порушились, крушась сучьями, на землю, и молния не блеснула под небесами, и даже ни единый стебелек не ворохнулся. Она была одна. Настоящая, живая. Со всех сторон обозримая, близкая и ощутимая; и точно легкое тепло чувствовалось от ее тела. В тонком облегающем свитере, шерстяном, в рубчик, с долгими расширяющимися к запястьям рукавами, в узких брюках клеш, в босоножках. Длинные пряди волос были сведены у нее со лба и скреплены на висках маленькими заколочками наподобие вилочек. Роман, онемев от радости и страха, пронесся кометой мимо и ехал, пока руль не свернулся набок, и цепь не слетела, так что он кубарем покатился в траву и ударился лбом в липу. Он слышал смех и видел, как девушка проходила, не спеша, рядом. «И не боится в позднее время одна», – думал.
