— Значит, ты говоришь, трое?
— Да, Ваше Величество.
— И вас тоже было трое?
— Да, Ваше Величество.
— И вы не вмешивались?
— Нет, Ваше Величество.
— Почему?
Похоже, вопрос поставил слугу в тупик. И, судя по каплям пота, выступившим на его висках, ответ — правильный, конечно, — был для него жизненно важен. Для него было совершенно очевидно, что, если речь шла о серьезном проступке, Император мог на некоторое время забыть о своем желании войти в историю под именем Справедливый. Пока мужчина мучительно подбирал слова, Денис, в который уж раз, разглядывал первое лицо государства.
Таласу не суждено было родиться воином. Его отец — если верить картинам — был мужчиной видным и ростом, пожалуй, не уступал своим гвардейцам. Хотя, как известно, придворные художники обычно делятся на льстивых и казненных. Или, в зависимости от степени деспотичности самодержца, наглеца, посмевшего отобразить в своем произведении истину, могли просто изгнать. Признаться, столь явное благодушие властелины проявляли относительно редко.
Но в случае с Таласом Шестнадцатым изображение его в виде великана, попирающего бронированным сапогом очередного дракона, было бы по меньшей мере издевательством. А откровенную издевку Императоры любят ничуть не больше, чем режущую глаз правду. И потому нынешнего властителя на многочисленных портретах изображали мудрым, но не слишком воинственным.
А он, собственно, таким и был. Склонный к полноте, близорукий, любящий хорошо поесть и подремать в мягком кресле Император выглядел эдаким добрым дядюшкой, мягким и безобидным. Но это впечатление было обманчивым, этот вялый рот мог мягким, можно сказать, даже ласковым голосом и объявить о награде, и отправить на эшафот. Когда это было нужно, Талас умел быть твердым — а мог действовать и исподтишка, если это было необходимо для решения поставленной задачи.
И все же за время своего правления Император довольно заметно приблизился к поставленной перед собой цели. Его обрюзгшее тело не давало надеяться на ратные подвиги, отсутствие сколько-нибудь значимых полководческих талантов не позволяло вести в бой имперские легионы… зато эти тридцать лет были ознаменованы введением относительно справедливых законов. И расстановкой на ключевые посты людей, которые умели проводить эти законы в жизнь.
— Я… — наконец выдавил из себя слуга, но Император, видимо, устав ждать, махнул пухлой ручкой.
— Иди отсюда.
— Да, Ваше Величество.
Последняя фраза прозвучала с нескрываемым облегчением. Слуга исчез за дверью в считанные мгновения, а Император обратил свой взор на Жарова.
