Но, как уже говорилось, выезд путников из столицы стражам был безразличен. Чего нельзя было сказать о других людях, которые наблюдали за троицей очень внимательно, — их как раз очень интересовало, куда и зачем направляются два воина и молодая женщина. Проследив троицу до ворот, наблюдатели разделились — один помчался куда-то, видимо, с докладом, а трое других двинулись следом за Дьеном и его товарищами. В это время на тракте было немало народу, и даже тьер не почувствовал, что каждый его шаг, пусть и издалека, сопровождается пристальными взглядами.
А если бы он и почувствовал, то лишь мысленно поздравил бы себя с тем, что приключение, с которым он практически распрощался, явно намерено само последовать за ним. И, значит, рано или поздно их дорожки пересекутся.
Черри тупо смотрела на стену, чувствуя, как скрипят ногти, медленно входящие в дерево подлокотников. То, что она сейчас ощущала, было даже не бешенством. Скорее — отчаянной решимостью. Утар стоял рядом с креслом, и его лицо тоже было почти неподвижно. Он навидался на своем веку всякого и потому не склонен был воспринимать происходящее столь же болезненно, сколь и его воспитанница. Он даже был бы готов объяснить ей, что во всем при желании можно найти положительные моменты. Но молчал — ибо понимал, что сейчас Черри просто не в состоянии никого слушать, она слышит только себя.
В который уже раз Утар обозвал себя круглым идиотом.
Надо же было так сглупить, ну зачем, зачем он потащил девочку туда, в тот дом? Не надо было… ведь можно было просто рассказать — да и не сейчас, потом, через седмицу, через две. Рассказать как о делах прошедших, о которых стоит помнить, но не более того. Служанку же, что видела начало бойни и бросилась бежать куда глаза глядят, посадить на время под замок. Или вообще… все, что видела, она уже рассказала, и теперь была не слишком-то нужна. А теперь, после того как Черри увидела все это своими глазами… девочка была импульсивна и самолюбива и теперь видит в происшедшем не просто несколько, пусть даже много, смертей. Она видит вызов — вызов ей, главе самой могущественной и самой опасной Гильдии.
— Я их уничтожу… — прошипела красавица, и даже отнюдь не страдающий излишней добротой Утар содрогнулся, столько злобы звучало в этом тихом, змеином шипении. — Я их уничтожу, всех. Никто не смеет бросать вызов… Гильдии.
Учитель и телохранитель знал, что она хотела сказать «бросать вызов мне». Но удержалась — это было уже неплохим признаком. Власть главы Гильдии велика, и никто не посмеет спорить с ней. Кроме него, конечно. А потому только у него и есть сейчас шанс удержать девушку от опрометчивых шагов, о которых потом можно будет только сожалеть.
