И уже полгода торчал в городе.
Он и сам не понимал, почему так поступает. Куда умнее было бы покинуть обжитые людьми места… а то и вернуться назад, к остаткам Хрустальной Цитадели. Люди так любят это странное словечко — «родина»… Что ж, для него родина — именно там, на выгоревшей под ударами боевой магии пустоши, под вечным дождем, среди руин того, что никогда не было, но могло бы стать его домом.
До вчерашней ночи Тернер мало задумывался над этими вопросами, но теперь, после того, что произошло, он решил, что из города стоит убраться. Даже если это будет означать ссору с Дьеном.
Тернер знал, разумеется, значение слова «дружба», хотя и не вполне понимал, что это такое на самом деле. Но при мысли о том, что ему придется надолго, а может быть, и навсегда расстаться с Дьеном и Таяной, почему-то становилось тоскливо.
И все-таки это было неизбежным. Не только потому, что после событий прошлой ночи ему может угрожать опасность. Другая опасность, куда большая, подкралась незаметно. Когда проявились первые симптомы болезни? Он не знал, как не знал и того, как справиться с этой напастью. И вряд ли даже мудрые и ненавистные Хозяева могли ожидать, что их создание вдруг заболеет… человечностью. А может, они знали об этом, а потому и вложили в него почти непреодолимую жажду убийства?
Эта болезнь началась… с чего? Тернер шаг за шагом уходил в свои воспоминания о прошлом, стараясь нащупать тот момент, когда впервые инстинкт хищника, ярость и стремление напасть вдруг уступили, пусть и на миг, другим чувствам — любопытству, сопереживанию, жалости, желанию защитить. Он был воином, а потому прекрасно понимал, что слабеет. Не физически — духовно. Тьер-одиночка, беспощадный и равнодушный ко всему, кроме поставленной цели, был куда менее уязвим, чем тьер, умеющий чувствовать. Он испытал это на собственной шкуре тогда, среди ургов, — инстинкт кричал, что врагов слишком много и надо отступить, но другой голос, тихий и едва-едва слышный, настаивал на другом. Помочь Дьену. Защитить Таяну. И результат не заставил себя ждать — сети и унизительное положение пленника. Да, в тот раз все обошлось, но ведь могло случиться и иначе.
А может, он сам виноват? Может, ломая себя, упрямо сопротивляясь идущим от самого его естества приказам, Тернер заодно сломал и какую-то хрупкую стенку, разделяющую воина и… и того, кем или чем он стал сейчас.
В дверь раздался осторожный стук.
— Не заперто, — коротко бросил он.
