По всей видимости, испуг и негодование отразились на его лице, потому что Шенк заговорил быстро, стараясь успеть сказать все важное, прежде чем гнев вершителя прорвется наружу и обрушится на молодого рыцаря и в особенности на его спутницу, которая сейчас пряталась за широкую спину Леграна.
— Я понимаю, вершитель, что это беспрецедентная просьба, и осознаю все последствия… но так уж получилось, что мы с ней связаны. Вы ведь понимаете, что она может погибнуть просто потому, что кто-то увидит ее лицо. Среди черни много людей, которые ненавидят и боятся вампиров. Хотя я, конечно, понимаю, что прошу слишком многого и что такая трансформация скорее всего невозможна…
Весь гнев, бушевавший в душе Унтаро, разом испарился, Уступив место столь же бурному раздражению. И раздражало его уже не то, что рыцарь заявился к нему со столь идиотской просьбой. Если и было в жизни вершителя нечто такое, что он по-настоящему ненавидел, это было слово «невозможно». Он слышал его много раз… В детстве, когда от болезни умирали его родители, а лекарка, испробовав на несчастных все свои зелья, разводила руками и шептала это слово, надеясь, что мальчонка, притихший в углу, не услышит. В юности, когда, осваивая медицинскую науку, он задавал учителям вопросы о способах борьбы с «черной смертью» и они в ответ лишь разводили руками, говоря ненавистное слово. В зрелом возрасте ему приходилось произносить его и самому, и каждый раз это слово означало чью-то смерть. С годами он произносил его все реже и реже — опыт и знания делали свое дело. Но сейчас Унтаро словно бы вернулся назад, в детство и юность, осознав, что проклятое слово «невозможно» вновь означает смерть. Не здесь. Не сейчас. И даже не человека — всего лишь презренного вампира. Он не мог и не желал снести это — ведь сейчас прозвучал вызов ему, его умению… проклятие, его званию Вершителя Здравия, в конце концов.
— Молод ты еще… судить о том, что возможно, а что нет, — буркнул магистр неприязненно. — И вообще… ты все сказал, темплар? Ну и иди, иди отсюда. У тебя что, дел нет? А девчонка твоя пусть пока останется… вон скамеечка в углу, пусть посидит. Да чтоб тихо мне! Как мышь… или даже еще тише. Мне подумать надо. Темплар, ты еше здесь?
Шенк рассыпался в благодарностях, но в этом уже не было нужды. Старый магистр не слышал его, полностью погрузившись в размышления. Перед его мысленным взором смешивались редкие ингредиенты, источали цветной пар подвешенные над огнем колбы с растворами, на листы пергамента ложились строки сложнейших рецептов. Совершенно неожиданно у Шенка оказалось невероятно много свободного времени. Пожалуй, такого с ним не случалось очень давно, так давно, что уже и не вспомнить. Разве что в детстве… еще до той поры, когда он впервые перешагнул порог Семинарии.
