Беттин, говорит он, и Аннет больше нет на свете, неужели ты этого не знаешь?
Другими словами? — спрашивает она.
Другими словами, ты несовременна.
Да, говорит она, может быть. Значит, я недолго проживу. Зато ты, мой дорогой Костя, ты достигнешь глубокой старости, не пойми это как упрек. Ну засмейся же! Видишь, я тоже смеюсь. Однажды я задала одному человеку три проверочных вопроса. На один он ответил почти правильно, на другой — неправильно, на третий не ответил вовсе. Вполне приличный результат. Он всегда говорил «целиком и полностью», я не уставала удивляться.
Они поехали к озеру, Костя лежит рядом, и она может обращаться к нему, как к себе самой. Вот что все-таки у них получилось. Они плавают, и гребут, и ложатся на спину, и закрывают глаза; нет сил выдержать эту синеву, и она решает положить конец комедии. Он настал, тот день, ошибка немыслима, и Костя должен это понимать. Он же молчит. Наблюдает, как молчание сгущается до невыносимой густоты. Потом он приподнимается на локте и говорит: в тот день сентябрьский под ветвями сливы… Словом, длинная история о некоей Марии А., вполголоса, с улыбочкой, которая ведает, отлично ведает, что творит, и просит прощения, и — мало того — требует понять, что она не может иначе.
Даже когда ты забудешь мое лицо, ты не забудешь: это стихотворение я читал ей там-то и там-то, в голубой день сентября. А поэт, которого ты вспомнил, много лет назад переспал за тебя со всеми твоими девушками, и со мной тоже, ах, Костя, Костя… Ты уже все-все испытал в своих книгах, действительность могла бы теперь только запачкать тебя. Я же не знаю ничего, пока не испытаю это сама.
Почти вплотную его лицо к своему, она говорит: ах, Костя, если бы эта самая Мария А. встретилась на твоем пути, она была бы для тебя не более как покинутой женщиной, и ты сделал бы крюк, лишь бы не столкнуться с ней. Но ведь она существует, она существовала в действительности, прежде чем попасть в стихотворение, где ты можешь спокойно восхищаться ею… Гордый как индюк, говорит она, потому что теперь тоже хочет его уколоть. Но он преисполнен чувством собственной вины и великодушием и потому отвечает на все упреки: я знаю.
А единственная, продолжает она, та единственная, для которой ты себя бережешь, ее-то на самом деле и нет. Ее надо создать. Не понимаешь ты, Костя, самых простых вещей…
Я знаю, говорит он покаянным тоном, и она видит по его глазам, что в голове у него кружатся сотни стихотворных строк — по строке на каждую из ее фраз. И что он не может перестать прислушиваться к ним и сопоставлять ее действительные, но несовершенные фразы с ними. Она уже предвидит, что настанет день, когда он смешает одно с другим: стихи станут действительностью, а человек, которого он встретит, будет смахивать на эти стихи. Совсем как в жизни, подумает он с радостным удовлетворением.
