— те из нас, кто сосредоточил силы, управляющие нашим миром, — обязаны были решить, КАК БЫТЬ, и в дальнейшем — поступать соответственно.
Обескураживающее осознание ответственности перед потомками воцарилось в душах посвященных в суть. И уже не вызывали неприятия призывы к возвращению ужасного смысла, некогда наполнявшего слово архаичное «война», в число повседневных, обиходных понятий.
Хотим мы того или нет, но Война вернулась в нашу реальную жизнь.
Без всяких кавычек, в прямом смысле этого позабытого слова.
К НАМ вернулась, а не в отдалённое грядущее наших потомков.
Я запечатлеваю эту мысль в своём «мнемо», а сама до конца не верю в свершившееся.
Но как же хочется верить… В то, что у нас появился шанс.
Что мы спохватились вовремя.
Точнее, в то, что время способно отвоевать пространство у небытия.
Нашими стараниями… и молитвами.
Кажется, потомкам посчастливится рассматривать лица на старых семейных портретах НЕ В ЧЕРНОМ свете, и они всё-таки не проклянут предков.
К величайшему сожалению, не всех посвященных волнует их мнение.
… Ох, не к добру притихла Степь. Отпустила буйные табуны ветров, и они тотчас же стремглав умчали в разные стороны. Чуть слышно звенит воздух от разноголосья насекомых. Тем неразличимым звоном, который не замечаешь, путая с напряжённой тишиной.
Склонил покаянно свои растрёпанные седые головы ковыль, молчаливо покачиваясь в старческом раболепии. Перекатывая травинки, незаметно крадётся вниз по склону, в надежде обрести спасение в манящей ложбине у неглубокой степной речушки… Не вспорхнёт непоседа-жаворонок, трепеща коротенькими крылышками. Не вложит в рваный полёт восхищение этим жестоким, но прекрасным миром, не взмоет, разливая с высоты новую песню, вскрикивая пронзительно незатейливой трелью.
Попрятались птицы, каждым перышком предчувствуя недоброе. Взирают испуганно с земли, сквозь травяное сплетенье, в знойное марево поднебесья. Остановило небо облака свои на дальних подступах, на высоких пределах. Висят облака, серебрятся на солнце, вынимающем слезинки из раскосых глаз кочевого люда. Висят — не то осуждающе, не то равнодушно… Но нет, глядят облака вниз со значением, будто предрекая, что настал самый страшный миг — последний миг тишины.
Настал.
Отмолчал своё, отбезмолвствовал.
И оборвалась тончайшая нить, что степное безмолвие удерживала…
Взвизгнула недовольно высь, пуская в себя инородное тело, — остро заточенную, длинную занозу стрелы. Засвистела стрела, тёмной малозаметной тенью метнувшись по размашистой дуге. Перечеркнула собой клочок накалившегося неба.
