— Все-таки это неприятно.
— Вздор! Все эти неприятности выеденного яйца не стоят. Нет, брат, Платон Зубов приготовил нам сюрприз посерьезнее.
Проворов опять весело махнул рукой и сказал:
— Все равно! Что бы ни случилось, я теперь готов все перенести, лишь бы заслужить свое счастье.
— Это ты опять про свои любовные эмпиреи?
— Да, опять. Называй как хочешь, но с сего дня я верю в свое счастье и верю, что я и «она» встретимся в жизни для того, чтобы соединиться навеки.
— Но ведь ты даже не знаешь, как ее зовут и кто она: может быть, это — какая-нибудь принцесса.
— Все равно!.. Или нет, не все равно. Это ты хорошо сказал. Я теперь буду мысленно называть ее не иначе как принцессой. Моя принцесса! Пусть она будет принцессой — я буду достоин ее. Я стану достойным ее, чего бы мне это ни стоило. И мне теперь ни масоны, ни Зубовы не страшны. Пусть они делают со мной что хотят!
Проворов говорил, и глаза его горели и щеки раскраснелись. Чигиринский смотрел на него с удовольствием.
— Молодец, Сергей!.. Люблю. Ловко, брат, молодцом! Так ничего не боишься?
— Ничего.
— Так собирайся в действующую армию!
V
— То есть как это — в действующую армию? — переспросил Проворов.
— Да так, — пояснил Чигиринский, — в действующую армию против турок: сражайся с неверными. Этот сюрпризик приготовил нам Зубов, как бывший добрый товарищ. Мы назначены в действующую армию.
— И это-то есть та неприятность, которую ты привез из Царского?
— Да, эту весть я привез из Царского Села и ручаюсь тебе за ее достоверность. Но только я не говорил, что это — неприятность: напротив, я только что объяснял тебе, что все относительно и зависит от того, как смотреть на вещи. Конечно, для нас с тобою, полагаю, оно иначе: если мы — военные, то наше дело — воевать.
— Ну еще бы! — подхватил Проворов. — Конечно, кроме воодушевления, во мне ничего иного не может вызвать известие, что нас посылают на войну. Что же, кроме нас еще отправляются гвардейские офицеры?
— Нет, господин Зубов позаботился только о нас двоих.
— Тем лучше: значит, мы как бы выделены, отличены…
— Правильно! Так ты, я вижу, нисколько не огорчен, а, напротив, рад?
— Ну еще бы!
— Ну вот я и рад, что не ошибся в тебе. Видишь ли, что касается меня, то мне так надоела тут, в Петербурге, вся эта канитель, что я все равно — не пошли меня Зубов — сам попросился бы к туркам. Если другие воюют, чем мы хуже их? Наше дело там, где сражение идет, а не где танцуют, сплетничают да занимаются масонскими бреднями. Я рад, что и ты с охотой готов идти.
