— Если Черняк, то это Ручейки, — подсказал Яробуд. — Бабка наша оттуда родом.
— Мышей там вообще пропасть. Чуть все зерно не поели. У вас тут кошек, что ли, нет?
— А ты не слышал ночью кошки? — Хотила вдруг повернулся к нему и даже наклонился, опираясь руками о колени, так интересовал его заданный вопрос.
— Кошки ночью? — Зимобор удивился.
— Была кошка, — раньше него вспомнил Радоня. — Была, сволочь голосистая. Орала всю ночь, да так гадко, будто из нее живьем жилы тянули, ни сна, ни покоя, вся голова наутро трещала.
Сежане переглянулись, и по лицам их было видно, что они все прекрасно поняли.
— Ну-ка, о чем речь? — Зимобор пристально глянул в лицо Хотиле.
— Еще услышишь, княже, — сдержанно ответил тот. — И про мышей, и про кошек...
— Нет, ты уж сделай милость, сейчас мне расскажи, — настойчиво попросил Зимобор. — А то ведь я любопытный, всю ночь буду ворочаться, не засну.
— Не надо, княже, такие разговоры на ночь разговаривать! — поддержал брата Лежень.
— Не-ет! — протянул Зимобор. — Я-то знаю: если какие разговоры на ночь не вести, то до утра и не дожить можно, правда ведь?
По лицам сежан было видно, что он попал недалеко от истины.
— Ну, телитесь, отцы, не мучьте мою душу! — предложил Зимобор. — Или я совсем тупой, или вас эти кошки-мышки тоже достали по самое не могу вяз червленый им в ухо!
— Есть у нас тут один... — неохотно пробурчал Хотила.
— Ну, ну! — подбадривал его Зимобор.
— Ведун у нас живет. Завтра увидишь его в святилище.
— Только он сам не из святилища, а отдельно живет, за леском у него двор, — поспешно вставил Яробуд, как будто боялся, что смоляне плохо подумают об их гнездовом святилище.
— Паморок его зовут, — добавил Лежень и покосился на старшего брата: не зря ли я это сказал?
— Паморок, — подтвердил Хотила, что, дескать, податься некуда. — Балуется он с этим...
— С чем — с этим?
— Да вот, что ты видел. Мышей насылает. Если не угодит ему кто — пришлет целую прорву, весь амбар за ночь вынесут, одно дерьмо оставят, тьфу, прости Род! — Хотила на всякий случай привстал и поклонился столбу. При тесных родственных связях окрестных сел каждый чур был в какой-то степени своим любому жителю гнезда.
— Кошку опять же присылает, — добавил Лежень. — Кошка не простая у него. И видел-то ее мало кто, так, мелькнет что-то черное в окошке. Зато как ночь, сама в село идет, сядет под окном да мяучит, да так тошно и жалобно — прямо ножом по сердцу. И кто ее слышит, тот наутро непременно заболеет чем. А видеть — не видели, только если выйдешь вдруг, тень мелькнет, и все, будто не было.
