Вдруг раздается глухой, раскатистый удар грома, и перед Явором встает воин огромного роста, в черной кольчуге. Густые волосы его черны, как клубящиеся грозовые тучи, глаза темно-голубые, как небо, борода золотая, и в ней дремлют молнии. Это сам Перун, бог-Громовик, и золотое копье в его руках упирается концом в землю под ногами Явора: стой.
«Где твой ворог? » — раздельно спрашивает бог, не открывая рта, но голос его гулко гремит по миру, отражается от краев небесного свода и проникает в самую глубину сердца. «На земле, в печенежском стане», — хочет ответить Явор, но не может, язык не слушается. «Принеси мне его голову, тогда войдешь, — говорит Громовик. — Возвращайся и окончи свои дела на земле».
Перун бьет концом копья в землю, и перед Явором открываются два источника. Вода Жизни и Смерти, дорога в мир живых и в мир мертвых. Он тянется к ним, но его руки и ноги тяжелы и слабы, он не хозяин своему телу. Чьи-то руки… лебединые белые крылья плещут воду ему в лицо; сначала она теплая, мягкая, усыпляет, отнимает память о боли; потом холодные, острые капли дождем осыпают Явора, будят сознание. «Возвращайся и заверши то, что не завершил! — повторяют несколько голосов то ближе, то дальше, будто из-за леса. — Ты не войдешь в Небесный Мир раньше своего врага. Только после него».
На второй день Явор стал изредка приходить в себя. Над собой он видел не шумящие деревья темного леса и не золотые щиты Перунова Ирья, а знакомые бревенчатые стены — когда-то очень давно, много лет назад, он уже видел их. Значит, он на земле. И не Отец Сварог склоняется над ним с куском полотна или горьким отваром в ковшике, а волхв Обережа. Но без помощи богов не обошлось: невидимая могучая сила, как тепло от огня, текла с коричневых от загара и времени рук Обережи, переливалась в Явора, оживляла его кровь и укрепляла члены. Казалось, исцеляли не травы и не заговоры, а само присутствие Обережи. В нем заключалась часть животворящей силы самой Матери-Земли, и старый волхв щедро делился ею.
Впервые встретив взгляд склонившейся над ним Медвянки, Явор не сразу узнал ее. И по ее изменившемуся лицу, по слезам страдания и радости, льющимся из ее глаз, он понял, что и правда был совсем близок к погребальным саням. Недаром рассказывают баснь о жене, что слезами пробудила от колдовского сна своего мужа, полоненного злой чародейкой. Слезы Медвянки падали на грудь Явору, обжигали, возвращали к ощущениям жизни, заново привязывали к земному миру. Может быть, это ее руки лебедиными крыльями плескали на него воду из Ключей Жизни и Смерти? Теперь Явор вспомнил о невесте и пожалел ее — ведь в Перунов Ирий она не сможет с ним войти, туда попадают только девушки, положенные с воинами на погребальный костер. Сейчас Явор уже не помнил, почему Перун преградил ему дорогу золотым копьем, ему казалось, что это слезы Медвянки били в Источнике Жизни, что ее зовущий голос вывел его из темного леса. Она любит его и плачет о нем — так никогда он не уйдет от нее, не оставит в горести, и пусть Морена беснуется в бессильной злобе — сила Макоши-Жизни и Лады-Любви одолеет злые чары. «Я же тебе говорил — вовек мы не расстанемся. А разве я когда от своего слова отступался? Любишь — так верь», — хотел бы он сказать ей, но не мог, рана на щеке мешала даже открыть рот. Видя его попытки заговорить, Медвянка еще больше испугалась и замахала руками.
