Медвянка подбежала к Явору, борясь со слезами. Теперь она по-настоящему испугалась. Беда, которая со стены казалась далекой, вдруг протянула длинную цепкую лапу прямо к ней. Медвянка не хотела, чтобы ее жених шел биться с печенегом, но не смела его отговаривать, зная, что он все равно пойдет. Крепость его духа, твердость и неизменность решений она уже знала, и сейчас могла только молиться, стараясь молитвой заглушить страх. Явор, жених ее, которого она уже привыкла считать своей опорой и защитой, уходил в поле биться, а она оставалась одна, беззащитная перед всяческим злом, явным и тайным. Не находя слов, она вцепилась в локоть Явора, желая остановить время, несущее их навстречу беде.
— Погоди причитать! — Один из городских старцев тронул ее за плечо. — Может, еще воротится. Верно, воротится! Он-то у нас молодец знатный, на поединок лучше его и не сыскать…
Слова его будто разбудили Медвянку, страх и отчаяние вскипели в ее сердце, и она принялась голосить:
— Ой, соколе мой ясный, куда ты от меня отлетаешь, на кого ты меня оставляешь? Как мне без тебя жить-горевать, мой светлый свете, горючими слезами умываться, тоской-кручиной утираться…
Женщины оторвали ее от Явора и отвели в сторону, наперебой произнося положенные слова утешения. В душе они одобряли ее крики, уместные и даже необходимые по обычаю.
Внизу под воротной башней уже перебирал копытами конь Явора, за которым отроки сбегали в детинец. На седле у него висел круглый щит, обтянутый красной кожей и обитый полосами железа. Молча оглянувшись на рыдающую Медвянку, Явор пошел вниз. Ее слезы были единственным, что смутило его, но только на краткий миг. Сам Перун-Воитель, вложивший в него дух воина, и князь Владимир, давший ему меч и кольчугу, посылали его на бой, чтобы он защитил и невесту свою, и всех девушек и женщин Руси, всех детей, живущих и еще не рожденных. Змей Горыныч снова приполз за добычей, но Перун-Громовик не спустится с неба со своим золотым копьем. Выйти на битву предстоит ему, воину, внуку Перуна.
Тем временем и в ханском стане поднялась суета: гомон голосов усилился, выше взметнулся столб дыма от костра перед большим ханским шатром, у костра запрыгал шаман в звериных шкурах, обвешанный бубенчиками и амулетами. К шатру подвели светло-серого, почти белого коня, и показался Тоньюкук. Явор напрасно тревожился — ханскому сыну хотелось показать себя, а Ак-Курт, дважды встречавшийся с Явором и не сумевший его убить, пообещал Тоньюкуку славный поединок и победу не над слабым — над достойным противником.
