От сговора до свадьбы невесте полагалось сидеть дома, опасаясь сглаза и порчи, но от этого условия Медвянка отказалась. Каждый день она неизменно провожала Явора в обходах города, и подаренный им перстенек защищал ее от всякого зла, как золотой щит самого Яровита.
Счастье Медвянки было вполне безоблачным, но Явор, хотя и любил ее сильнее и глубже, не мог так же безоглядно радоваться. Казалось бы, он по заслугам получил счастье, о котором горячо мечтал не один год, — не только обручье, но и любовь девушки, единственной для него Девы на всем белом свете. Всякий на его месте считал бы себя любимцем судьбы и богов и не думал ни о чем другом. Но рассудок и опыт говорили Явору, что орда вот-вот будет здесь, и он гнал прочь мечты о свадьбе.
Гриди тысяцкого целыми днями обходили Окольный город, следя, чтобы среди беспокойных беглецов не было ссор и непорядков, оберегали покой белгородцев и их добро. Медвянка не уставала расспрашивать пришлых, всякий час обогащаясь тревожными слухами. Не раз ей довелось посмеяться, слушая в пересказе из десятых рук повесть о своей поездке в Мал Новгород, когда рассказчик, неведомо от кого услышав ее на торгу или в дороге, и сам не знал толком, о ком идет речь. У страха глаза велики — о встрече белгородского дозора с хазарским купцом в округе рассказывали как о великом побоище вроде прошлогоднего Васильевского.
Приближался полдень, из дворов Окольного города здесь и там выбирались старушки с лукошками или выскакивали дети с узелками, в которых были хлеб, сыр, лук и другое нехитрое угощенье для работников на валу. Среди прочих направлялась к воротам города и Зайка с лукошком в руке. Она тоже, как и сестра, не охотница была помогать матери по дому, но поручения с выходом куда-нибудь выполняла безотказно. Ее занимало все: и здоровущий лист лопуха под чужим тыном, и сорока на крыше, и щенок возле чьих-то ворот. Вертя головой, она прислушивалась к обрывкам тревожных разговоров женщин.
— А слыхали, почем нынче в Киеве жито? Все запасаются. Мой-то даве ездил, едва отпросился…
— А вы змея огненного видали в небесах, что в новогодье был? Сие завсегда к беде!
— Беда у нас одна завсегда! Видали, уж половину Ратного конца под всякую бежь отдали.
— А кормить их чем? Весь свет от своих запасов не накормишь, самим быть бы живыми! Наплачемся еще от безбрашна!
После безлюдья в городе за стенами его народу казалось великое множество, как на киевских торгах. Мужики, парни, даже отроки и женщины покрепче копошились на валу и в оврагах, тянули волокуши, кидали землю. Всюду мелькали деревянные лопаты, окованные по краю железом, взмахивали руки, как серые крылья, поднимались и опускались головы с ремешками через лоб.
