И наконец, Али талантлив. Всего месяц мы в “Малахите”, но пластмассовое панно “Подвиг”, созданное руками Али, уже украшает нашу столовую, на скульптуры Али бегает смотреть чуть не весь лагерь, и талант Али уже признан здесь всеми.
А я? Никогда у меня не было никакого таланта. И даже немногие стоящие дела, которые я задумал – “поминальник” для радиофонов да коробочки эмоциональной памяти, – так и не довел до конца.
Чего же Али волноваться? Чего спешить? Он не из худших здесь...
– А может, тебе и не нужна тут девушка? – интересуется Али. – Может, ты еще любишь ту?.. Которая приезжала... Ее, наверное, не взяли в “Малахит”?
– Не взяли, – соглашаюсь я. Почему-то не хочется объяснять Али, что Лина и не просилась сюда. – Но это не моя девушка, Али. Мы просто друзья.
Али хмыкает и недоверчиво усмехается. Потом произносит:
– Она на тебя так смотрела!.. Нет, вы не просто друзья!
– Это тебе показалось, Али.
Он снова хмыкает и недоверчиво усмехается.
Конечно, ему не показалось – это и я понимаю. Но зачем все объяснять?
Лина приезжала ко мне только один раз – десять дней назад. Мы долго бродили с ней по громадному парку “Малахита” и качались на качелях, и взлетали в небо в кабине пневматической катапульты, и потом обедали в нашей столовой, где я представил ее своим новым друзьям.
После обеда мы бродили по осеннему, рыжеющему парку уже втроем – с Маратом Амировым, который очень обрадовался, увидев Лину в нашей столовой. Но потом Марат незаметно исчез куда-то – и мы опять остались вдвоем.
Это был очень грустный день, потому что он как бы подводил итог нашей так и не сложившейся любви. У любви должно быть будущее – тогда она может жить. А у нас с Линой будущего не было – с первого дня. И поэтому мы поссорились, не успев толком познакомиться. И хотя потом Лина сама вызвала меня и поняла, и простила невольную мою бестактность в тот день, – мы все же оба чувствовали полную обреченность наших отношений. Может, Лина и хотела бы, чтоб я отказался от “Малахита”, – ради нее. Но, разумеется, не говорила об этом. А если бы и сказала – ничто бы не изменилось. Видно, она чувствовала это – потому и молчала. Слишком немногое нас связывало, чтобы я отказался ради нее от своей давней мечты.
Еще если бы ради Тани...
Вообще, я слишком много думал о Тане, когда разговаривал с Линой.
Наверно, она и это чувствовала.
Может, потому и плакала, когда мы прощались. Не знаю. Но при мне держалась хорошо. И много шутила. И даже хохотала.
