– Ты как в воду глядел, дедок Херлоку Шальмонсу следует остерегаться тебя Ты утрешь ему гузку в лучшем виде! Я бы на твоем месте брал деньги за право смотреть на такого красавца. Тебе следовало бы укрыть мозги целлофаном, чтобы они не отсырели, и т. д.
Благородный обломок, уязвленный, как академик академии Гонкур, которого бы вдруг обозвали «литературный Горбун», погружается в горечь, печаль, разочарование Время от времени он бубнит
– Кто знает, ошибся ли я? Ведь наши парни не перевернули все дома! И потом, они обследовали ограниченное пространство, а тайник может быть в другом месте!
Короче, в бюро установилась тишина, последний из наших посланцев протелефонировал о неудаче, и мы, все трое, сидим, как братья близнецы на похоронах: взгляд придурка, рот захлопнут, как заводская проходная.
Натюрлих, объявляется Старик. Причем самым необычным для него образом: открывается дверь моей берлоги и в проеме вызывающе застывает его силуэт, эдакий Франсуа 1-й. Он приятен лицом, но вопросы его нелицеприятны. Я бы предпочел послать его к шутам, чем слушать, как он шутит. Одет он в черное, а игрушка Почившего Легиона рдеет на лацкане, как фонарь хвостового вагона. Ледяной взгляд, зеркальная плешь – появление впечатляет, поверьте вашему Сан-А!
– Итак, мсье! – произносит он с видом Рюи Блаза17 из народа.
Мы дружно встаем, как школьники при появлении инспектора или военные в солдатской форме, когда звучит «Марсельеза» (слова и музыка Руже де Лиля). От усердия Берю опрокинул непочатый пузырь кисленького. Так как литровка была уже откупорена, из нее гадко забулькало на паркет. Пи но ограничился тем, что перевернул чернильницу на свои разложенные в соли корнишоны.
– Пока ничего нового, господин директор, – храбрюсь я. Не хочу пудрить вам мозги, но память человечества не знает случая, чтобы Старый совершил набег в кабинет подчиненного. Надо думать, начальство его разнесло, как сестер Петере от картошки, если он покинул свою конуру.
В лаконичных выражениях, кропотливо отобранных в Ля руссе, соединенных надлежащими звуковыми связями (и не слишком опасными18), я излагаю ему события дня. Он слушает с видом параноика: брови совершенно горизонтальны, веки земноводного неподвижны на створоженных белках.
– Я вас поздравляю! – итожит он.
Из мудрой предосторожности я засовываю лапы подальше, чтобы он не мог видеть, как одновременно с закручиванием сюжета я кручу ему кукиш19.
Он пересекает помещение, осторожно переступая через винную лужицу. Идет в сторону окна. Боже! Как он широк в плечах. Его младенчески розовая балда сверкает в свете ламп.
