Кто-нибудь из жильцов скажет: «Девушка, дайте пройти», – а Милка огрызнется: «Я работаю, чего, не видите?!» Мало огрызнуться. Хочется ударить изо всех сил ручкой от швабры или ведром, или бутылкой, чтобы кровь потекла – нельзя.
Нажалуется. Заберут. А то и сам драться полезет.
Сильные твари. Сильнее Милки.
Главная тварь – начальница. Милка ее убивает в грезах каждый день. Мучительно. Чтобы орала и стонала и молила о пощаде. А пощады не будет. Потому что по-настоящему Милка, когда начальница орет на нее, стоит и молчит. Или оправдывается, а в голосе – слезы. Из-за этой суки. Убить бы суку…
Убивать очень хочется.
Милка убила крысу. Крыса попалась в мусорный бак – и ей оттуда не выскочить. Раньше бы Милка испугалась, теперь – нет. Крыса – мелкая тварь. Ответит за всех. И Милка била ее лопатой, пока от нее не остались кровавые лохмотья.
А в душу сходило тепло. И покой.
Тем вечером Милка целовала Принца нежно. Во всей квартире горела только одна тусклая лампочка.
К вечеру Романа разбудил голод.
Это ему совсем не понравилось. Не надолго же хватило этой дурехи-продавщицы. Неприятно. Это означает, что убивать, возможно, придется каждый день. Черт. Рискованно и хлопотно.
Впрочем, может быть, вчера, сгоряча, Роман что-то сделал неправильно. И никакой информации, паршиво…
С четверть часа Роман проторчал на кухне, где Татьяна и Петенька пили за его успех. От водки они согрелись, их лица побагровели, сделались бессмысленными – и в сознании Романа неотвязно крутилась мысль, что эти двое – легкая добыча. Зачем куда-то тащиться, когда совсем рядом – живое мясо, горячая кровь…
Совсем никуда не годится.
И Роман взял себя в руки и ушел, сославшись на то, что боится опоздать.
Стоял молочно-синий вечер. Было сыро и тепло; дул сильный влажный ветер, нес свежий, веселый, лесной запах. Фонари только зажигались, разгорались от тусклых розовых звездочек до шаров с лиловато-белесым холодным светом…
Прохожих было немного, вероятно, из-за сырости и ветра. Пытаться напасть на кого-нибудь посреди улицы мог только полный идиот. Роман сунул руки в карманы и отправился бродить.
Сумеречный город успокоил и развлек его. Он с незнакомым удовольствием наблюдал, как догорает и меркнет вечер, как густой ультрамарин заливает нежную молочную синеву, как плывут по исчерна-синему небу рваные белесые клочья весенних облаков.
Взошла луна. Ее тусклый свет, похожий на свет уличного фонаря, теперь ощущался кожей лица, как раньше – солнечный, мягким, ласкающим теплом. Луна была лишь чуть-чуть ущербна сбоку – только что закончились полнолунные ночи. Роман усмехнулся: не иначе, как его метаморфозе поспособствовали волшебные чары луны. Забавно.
