На скорчившейся в дверном проеме фигуре персикового цвета остановился острый, изучающий взгляд круглых, светлых глаз, которые сверкали как булавки на крепком, обветренном лице, расплывшемся в белозубой улыбке. Высоко уложенные косы, перевитые украшениями, напоминали кокон гусеницы, с мощной шеи свисали бесчисленные мотки бус. Своими крепкими пальцами она ухватила его милость за серебристый рукав.
— Бойл! — вскричала дама голосом тонким, как у летучей мыши, звенящим, радушным, приветливым. — Бойл! Джон, дорогой, ты можешь сколько угодно звать себя д'Обиньи, но держи свой язык, забывший родную речь и лижущий дающую руку, подальше от честного ирландского имени… О'Лайам-Роу!
— Мадам, — вежливо, почти шепотом отозвался О'Лайам-Роу.
Вязки бус качнулись и забренчали.
— Вот это усищи! А борода!
— Сзади еще хуже, — сказал О'Лайам-Роу извиняющимся тоном. — Вот уж две недели, как я не стригся.
— О-ох! Этих усов мне не забыть никогда! — взвизгнула госпожа Бойл. — Такое и в страшном сне не приснится. О'Лайам-Роу, мы никогда не встречались, но вот тебе моя рука. А теперь можешь меня поцеловать.
Это было зрелище: присутствуй тут Робин Стюарт, он бы, верно, испугался, что женщина прилипнет к ирландцу навеки, примотав его к себе длинными бусами. Но вот наконец они разошлись, и госпожа Бойл сказала спокойно:
— Это я понимаю — ирландская кровь: просто девятый вал… Истосковались мы тут по таким мужчинам… o'n aird tuaid tic in chabair [3], как говорится в старой сказке. А что это за воробушек прячется за твоей спиной?
— А… Это бард из Банакади. Мой маленький оллав, моя крохотулечка, госпожа Бойл.
— Боже правый! Как же зовут тебя, парень? — вскричала она, обращаясь к Тади Бою. Секретарь попятился.
— Баллах, госпожа.
— Верно, цыганского племени. И ты не обиделся на воробушка?
— Будда, — внезапно выпалил Тади Бой, — родился из яйца. Распрекрасное дело, mhuire [4], чтобы тебя несушка снесла. Несушки в этой стране — королевы, а петушки — короли.
— Но эта страна, mhic [5], не Ирландия.
— И верно — какой это бог так рождался в Ирландии? — мягко продолжил Тади. — Уж какие там несушки-то голосистые! А у хозяйки ушки на макушке: одним слушает, не снеслась ли курочка, а другим — не кипит ли водица.
Она заверещала, как птичка-моевка.
— О! О! Ну и занозистого же парня ты привез с собой. О'Лайам-Роу, да поможет тебе Бог! А ведь быстрый язык да ясная голова — вот что ценят больше всего французы, эти несчастные язычники! Одному небу известно, как позорили меня весь год наши земляки из Лейнстера, у которых мозги как мякина. Ну, садись, да расскажи мне о доме. Здорова ли твоя мать?
