После сытного обеда, когда Никита дремал в кресле. Катя вошла в комнату, на ней было красное бархатное платье, в руке она держала чулок, другой был на ней. Она присела на соседнее кресло и принялась чинить чулок. Она страдала невыносимо, слезы закипали, в горле застрял горький ком. А Никита дремал. Наконец он открыл глаза, удивился взглядом, покачал головой.
— Это неприлично, я знаю… — Она вскочила, засуетилась и крикнула уже из кухни:
— По-дурацки все получилось, прости…
— Тук-тук, Катька!
От Родьки пахло вином, он был веселый, в ударе.
— Ты уже вернулся?
— Твои спят, что ли?
— Лорки нет, остальные давно спят. Ты уже из Москвы, так быстро?
— Включи свет.
— Ты что, с ума сошел? Зачем? Мы же разбудим всех.
— Включи, я тебе что-то привез.
Она принесла ночник, накрыла его полотенцем и включила. Родька достал маленькую черную коробочку, и Катя, чувствуя его нетерпение, сдалась и дала себя поцеловать.
— Хочешь посмотреть, что носят сейчас в Париже?
— Что это?
— Зайчонок, меньше разговоров. Завтра все училище будет любоваться твоими ножками, ведь они у тебя… Надевай скорее, не томи, я всю дорогу представлял твои колени, обтянутые этим кружевом!..
— Мы сделаем так, — Катя поправила на Никите галстук, — пройдемся сейчас по центру, посмотрим афиши. Газет я не выписываю, там же расстройство одно, то война, то разоблачения…
А в афишках мы посмотрим, что где идет, и пойдем в театр, например… Ты как, не против? Теперь ты понял, почему я просила тебя прийти в костюме? Но заявляю сразу: если замечу, что ты засыпаешь, — встану и уйду, понял?
Она говорила все это, не глядя на него, и поэтому, когда наконец встретилась с ним взглядом, поняла, что вновь совершила промашку, что ошиблась, и теперь не знала, куда спрятать глаза.
— Давай лучше я уйду. И сейчас, — сказал он и начал обуваться.
— Не надо, слышишь, не надо… — Она взяла его за руку. — Я больше так не буду… Не оставляй меня, я сама не знаю, что со мной происходит.
— Да ладно, просто ты меня действительно не знаешь. — Никита помог ей надеть плащ.
В этот вечер он стал ей ближе, дороже, она разглядела в нем настоящего Никиту, такого, каким хотела видеть все это время: мужчину, умеющего постоять за себя. Держась крепко за его сильный локоть и легко перепрыгивая через лужи, она улыбалась своему открытию и знала, что этого никто не видит.
По дороге бежала, пузырилась вода, дождь барабанил по гладкой упругости зонта, порывы ветра распахивали плащ и холодили колени — осень напоминала о себе, и нависшее и разбухшее от синей влаги небо обещало долгое ненастье.
