Была у меня кабанья голова, еще со старых времен, для себя делал. Сколько ко мне народу за ней переходило – не счесть, никому не отдал. Повесил ее в кабинет к Платону Михалычу. Представь, вот так он сидит, здесь стол, тут, значит, дверь, сбоку маленький столик, он за ним с особо важными людьми разговаривает. А голову я вот тут повесил. Улавливаешь7 И вправду клиенты потоком пошли. Начал я большой запас делать. Куропаток, фазанов, перепелок – чего только не было.
Приносят мне как-то медвежью шкуру. Не знаю уж, где этого медведя взяли, но шкура была – брат ты мой! А выделана как! Ежели с ней как надо поработать – это большие тыщи долларов можно было бы взять. Положил я у себя эту шкуру в уголок, смотрю, прикидываю, как лучше взяться. Дело-то непростое. Все ходят, поглядывают, вроде нравится. Даже Платон Михалыч заскочил, уж на что редким гостем был у меня в ту пору. Сколько, говорит, можно на ней заработать, Константин? Да, говорю, вот столько вот, если нормально сделать. А сколько отдал? – спрашивает. Вот столько, говорю, да литр белого. Он меня по плечу похлопал – ты, говорит, Константин, настоящий коммерсант. И ускакал.
Ладно, давай еще по маленькой. Да ты закуси чем-нибудь, кто ж так водку жрет. Вот капустки возьми, чесночок с хлебом.
Проходит какое-то время, захожу я в приемную и вижу– мать моя! – еще вчера тут в углу чучело лисы стояло, а теперь горшок с цветами. Я к Ленке – куда моя работа делась? Она мне объясняет, что ночью у Платона Михалыча важные гости были, он им и подарил. У меня аж закрутилось все. Как, говорю, подарил?! А она мне – он еще и петуха подарил, и кабана из кабинета. Ну, как я про кабана услышал, думаю – убью на хрен! Я к нему в кабинет – заперто, умотал куда-то. Я к Мусе. Тот меня успокаивать начал. А я ни в какую, просто колотит меня. Что кабан! – фигня. Но он ведь у меня сколько лет был, никому не отдал. Уж какие люди просили, какие деньги давали, -– никому. Ты смеяться будешь– он мне... ну как родной был, что ли. А тут без моего ведома, ночью, хрен знает кому. Муса смотрит – я весь белый. Он дверь запер, достал коньяк, давай, говорит, Константин, выпьем. И начал меня обрабатывать. Дескать, мы тут большое дело затеваем, с серьезными людьми говорим, надо их всячески улещивать, мы одна команда, да если б я знал, кому мой кабан достался, то сам бы подарил и еще спасибо сказал бы, и все такое. А я на него матом – ты что ж, говорю, мне только теперь про это рассказываешь? Когда вы тут ночами мою работу хрен знает кому раздаете – трудно трубку снять? Позвонить, сказать – Костя, так, мол, и так, вот такое у нас дело, дай свое согласие. Трудно разве? Смотрю, он злиться начал, а меня несет и несет. Короче, трахнул он кулаком по столу, катись, говорит, из моего кабинета, пока живой, со мной так никто разговаривать не будет.
