Ну, ладно. Расскажу еще об одном случае «руководства» театром. Это было в ту пору, когда Эфрос перешел в Театр имени Ленинского комсомола и взял с собой несколько актеров, в том числе и меня. Тогда же директором Ленкома назначили некого чиновника Меренгофа. Я вспомнил о нем, когда много позже играл роль провокатора Клауса в «Семнадцати мгновениях весны». Этот чинуша играл в театре ту же роль провокатора – подсадной утки.
Он, например, спрашивал:
– Скажите, Эфрос, почему вы не ставите «Молодую гвардию»?
– Потому что это плохая литература! – отвечал Анатолий Васильевич. – Ее нельзя играть.
Меренгоф тут же бежал к себе в кабинет и звонил в управление культуры:
– Как можно доверить режиссуру такому человеку как Эфрос? Ведь это же законченный антисоветчик!
В следующий раз он спрашивал:
– Скажите, Эфрос, а почему вы не ставите «Как закалялась сталь»?
– Но это невозможно! – взрывался Анатолий Васильевич. – Мы уже ставили это в детском театре!
Директор-провокатор снова бежал звонить:
– Вы знаете, этот Эфрос ненавидит всю советскую литературу! Надо принимать меры!
И меры быстро приняли: «Освободить за неправильное формирование репертуара». Как будто провокаторы больше разбираются в репертуаре, чем профессиональные театральные деятели.
Тогда мы, ученики Эфроса и его воспитанники, написали коллективное письмо в защиту режиссера и стали ездить по Москве – собирать подписи известных в стране людей. Я был у Завадского, Любимова, академика Флёрова, Улановой. Никто не отказал в поддержке.
Интересная встреча состоялась с великим физиком академиком Петром Леонидовичем Капицей. Вначале он дал почитать нашу бумагу своей жене и попросил ее высказать свое мнение. Она прочитала письмо, увидела подписи и сняла трубку:
– Приезжай, Петя… Петя, надо… Петя, надо…
И Петр Леонидович не заставил себя ждать. Со мной был кто-то еще из артистов, и мы были очарованы этим великим человеком. Что нас больше всего поразило? Полное отсутствие пресловутого академизма. Этот непосредственный, любознательный, веселый человек поначалу никак не укладывался в мое книжное представление о всемирно известном ученом. Я даже не могу сказать, что он разговаривал с нами на равных. Скорее, как студент с профессорами, поскольку разговор шел не о его деле, а о нашем – о театре. И он не стеснялся перед нами своей некомпетентности в этом вопросе, с интересом расспрашивал, удивлялся, смеялся, ероша свои непокорные волосы. А потом, вспомнив свою молодость, азартно и весело рассказывал о смешных и курьезных случаях.
