Звоню Анатолию Васильевичу.
– Замечательная пьеса! А кто кого играет?
– Ну, ты – Лепорелло, Дона Анна – Ольга Яковлева, Командор – Леня Каневский, Проститутка – Лена Коренева. А кто Дон Жуан, не знаю. Думай.
Начинаю думать, перебирать в памяти актеров – все не то! А через два дня Эфрос подходит ко мне и говорит:
– Левка, я придумал – Андрей Миронов! Я ему уже передал пьесу. Ну, как?
– Да уж лучше не придумаешь, – говорю. – Только бы он согласился.
– Да он согласился не читая! Давно, говорит, хотел с вами встретиться.
А через несколько дней мне позвонил Андрей.
– Лева, – говорит, – это я – Миронов. Очень рад, что мы будем работать вместе. Только почему-то Эфрос вызывает меня одного. Я у него спрашиваю: «А где Дуров?» А он отмахивается: «Я его позже вызову. Он все знает». А что ты знаешь?
– Да ничего, – говорю, – я не знаю. Просто Эфрос хочет привыкнуть к тебе, и чтобы ты тоже привык к нему.
И, наконец, мы встретились все вместе. У меня было такое ощущение, что мы работаем с Андреем давным-давно. Репетиции проходили весело, мы валяли дурака, импровизировали.
– Все правильно, ребятки, – говорил удовлетворенный Эфрос. – До премьеры.
– Нет, Анатолий Васильевич, – возражал Андрей. – Давайте еще раз. Я хочу закрепить.
Мы повторяли сцену, и снова Эфрос хвалил нас. Но Андрею все было мало.
– Давайте еще повторим, – просил он.
Иногда мы одну и ту же сцену повторяли много раз. Андрей вкалывал по-настоящему, въедливо, кропотливо. Он выверял каждую мизансцену, каждую реплику. Часто мы заканчивали репетиции мокрые и выпотрошенные. Кажется, все, до завтра! Но Андрей снова просил:
– Анатолий Васильевич, давайте поговорим. Я хочу кое-что уточнить.
И так – каждый день. Он фиксировал все нюансы, родившиеся на репетиции, многое записывал. А перед следующей репетицией заглядывал в свою тетрадочку, сверяя по записям игру.
Это уж я потом узнал, что он тяжело болен. У него был жуткий фурункулез. Играл он бесподобно, с полной отдачей, не щадил себя. А после спектакля, когда переодевался в гримуборной, у него вся рубашка была в крови…
Когда мы играли, я забывал, что это больной человек и что к нему следует относиться очень бережно. Да нет, не забывал! Он своей игрой заставлял забывать, что он болен. И всем своим поведением давал понять: «Вот у меня-то и ничего нет! Это у вас могут быть какие-то болячки, а у меня как раз все в порядке и ничего не может быть».
Приближалась премьера, начались прогоны. Мы уже окончательно притерлись друг к другу. А Андрей на каждой репетиции все что-нибудь прибавлял, начинал вязать свои «мироновские» кружева.
