Приказ Дорваля был выполнен незамедлительно: спящих глубоким сном бедняг-немцев отнесли в карету и увезли. Как мы узнали позже, с ними случилось следующее: их сбросили в глухой аллее возле бульвара, а на следующее утро в полиции, когда стало ясно, что ни один не может толком объяснить происшедшее, их отпустили.
Когда немцев увезли, Дорваль дал нам ровно четвертую часть того, что было у них взято, затем вышел из комнаты. Фатима предупредила меня, что нас ожидает ещё один неприятный и довольно опасный эпизод, она не знала в точности, в чем он будет заключаться, но была уверена, что ничего страшного с нами не случится. Едва она успела шепотом сообщить мне это, как на пороге появилась женщина и приказала нам следовать за ней; мы повиновались, и, поднявшись по нескольким лестницам и пройдя по длинным коридорам в самой верхней части дома, она втолкнула нас в темную комнату, где до прихода Дорваля мы ничего не видели вокруг себя.
Вскоре пришел Дорваль. Его сопровождали два огромных усатых типа очень мрачного вида, они держали в руках свечи, которые вырывали из темноты необычную обстановку комнаты. В тот момент, когда за ними на засов закрылась дверь, мой взгляд упал на сооружение, похожее на эшафот, в дальнем углу комнаты. На нем стояли две виселицы, под ними лежало оборудование, необходимое для повешения.
Дорваль заговорил грубым голосом:
– Итак, негодницы, сейчас вы будете наказаны за свои преступления. Это произойдет здесь. – Он уселся в большое кресло и велел своим прислужникам снять с нас все до последней тряпки. – Да, да, и чулки и туфли тоже. Все.
Снятую одежду бросили в кучу к его ногам. Он переворошил её и взял все деньги, какие нашел в наших карманах, потом, скатав одежду в сверток, выбросил её в окно.
Лицо его было бесстрастным, голос флегматичным. Как будто про себя, но не спуская с нас глаз, он проворчал:
– Это тряпьё больше им не понадобится. Приготовьте для них по савану, а гробы у меня уже есть.
Откуда-то из-за эшафота один из помощников Дорваля действительно вытащил два гроба и поставил их рядышком.
– Дело в том, – начал Дорваль, – что сегодня в этом самом месте, а именно – в моём доме, вы двое самым наглым образом украли у двух добропорядочных людей драгоценности и золото, это достоверный факт, и тем не менее, я вас спрашиваю: «Вы признаете себя виновными в этом преступлении?»
– Мы виновны, мой господин, – покорно отвечала Фатима. Я не смогла вымолвить ни слова. Его речь была так ужасна и неожиданна, что я начала думать, что теряю рассудок.
