– Чего вы ждете, сударь? Справедливость должна восторжествовать, так что выполняйте свой долг.
Бедняжку увезли и бросили в один из самых страшных и нездоровых казематов тюрьмы Бисетр, где, сразу по прибытии, несчастная в качестве последнего козыря пыталась покончить с собой. Однако её спасли и отходили; это означало, что долгие-долгие годы она будет сокрушаться и проклинать себя за неизвестную ей самой оплошность, которая заключалась в том, что она пробудила мощные злодейские желания в её хозяине, и Нуарсей, по крайней мере раз в год, приходит наслаждаться её слезами, рекомендуя тюремщикам ещё туже затянуть её цепи.
– А теперь скажи мне, – начал Нуарсей, как только Год увели, и он вернул мне вдвое больше того, что взял из моего секретера, – разве это не в сто раз лучше, чем если бы мы отдали её в руки правосудия, которое могло оказаться милосердным?
Тогда мы не смогли бы держать в руках её судьбу, – улыбнулся он, – а так она в наших руках.
– Ах, Нуарсей, вы – страшный человек… Как здорово вы придумали!
– Да, – признал мой любовник. – Я знал, что внизу ждет коннетабль, и поверь, мне так сладко было в недрах нашей жертвы, которую через минуту предстояло сдать полиции:
– Какой вы страшный и порочный человек… Но почему и я тоже вкусила сумасшедшее удовольствие от того, что совершили вы?
– Да потому что я совершил подлость, – ответил Нуарсей. – Не существует такой подлости, которая не доставляла бы удовольствия. Злодейство – двигатель похоти; настоящего вожделения без этого не бывает; именно таким образом страсти служат для уничтожения человечности и… человечества.
– Если это так, они, очевидно, не имеют ничего общего с Природой -гвсе это скучные сентиментальные чувства, о которых постоянно болтают моралисты. Иначе, как может быть, что в иные моменты Природа настолько непостоянна, что одной рукой отменяет то, что устанавливает другой?
– Ах, Жюльетта, когда ты лучше узнаешь её, ты увидишь, что эта, в высшей степени мудрая, исключительно щедрая и благородная Природа запрещает нам помогать другим, если только это не продиктовано выгодой или страхом. Страхом – потому что мы боимся, как бы беды, от которых мы, по своей слабости, избавляем других, не обрушились на нас самих. И выгодой – ибо мы помогаем другим в надежде, что получим что-то от них взамен, или с целью польстить своему самолюбию. Но как только в нас рождается более властная страсть, чем благородство, все остальные исчезают, и вот тогда эгоизм требует свои священные права, и наши губы кривятся в презрительной насмешке над чужими страданиями. Ведь они касаются нас только в той мере, в какой мы сами можем оказаться их жертвой, следовательно, жалость – пища страха, и мы должны всеми доступными средствами лишить его пищи.
