— Прекрасно, — оживилась я, — выкладывайте деньги, и я в вашем распоряжении.
— Как, прямо сейчас?
— Прямо сейчас.
— Но если вы получите деньги заранее, а потом вдруг вам придет в голову…
— Я вижу, — прервала я его, всплеснув руками, — вы совершенно не знаете женщин моей национальности. Француженки искренни, о чем свидетельствует само название[17], и хотя стойко держатся, что касается до своих интересов, они не способны нарушить уговор и отказаться от своего слова, получив деньги.
Альбани переглянулся со своим собратом и молча втолкнул меня в маленькую комнату, где отпер секретер и достал оттуда требуемую сумму в банковских билетах. Бросив один лишь взгляд в это вместилище сокровищ, я затрепетала от азарта.
«Вот удобный момент, — подумала я. — чтобы стащить деньги, тем более, что после столь мерзких развлечений, которым эти негодяи будут предаваться в моей компании, они не посмеют преследовать или обвинить меня».
Прежде чем кардинал успел закрыть секретер, я закатила глаза и повалилась на пол, так искусно разыграв обморок, что испуганный хозяин выскочил за помощью. Я мигом вскочила на ноги, схватила целую горсть банкнот и за какую-то долю секунды обогатилась на целый миллион. Потом, также быстро, закрыла секретер, будучи уверенной, что из-за суматохи кардинал не вспомнит, закрыл он крышку или нет.
Все это требовало меньше времени, чем я затратила, рассказывая об этом, и когда в комнату влетели Альбани, Олимпия и Бернис, я по-прежнему лежала на полу. При их появлении я открыла глаза, боясь, что они примутся приводить меня в чувство и обнаружат пухлую пачку, которую я второпях сунула под юбки.
— Все в порядке, мне уже хорошо, — слабым голосом произнесла я, отстраняя их руки. — Моя чрезвычайная чувствительность иногда приводит к таким конфузам, но теперь мне уже лучше, и через минуту я буду готова к работе.
Как я и предполагала, Альбани, заметив, что секретер закрыт, решил, что сам запер его, и, ничего не заподозрив, со счастливым видом повел меня в богато убранный салон, где должна была происходить оргия.
Там уже были еще восемь человек, которым предстояло играть значительную роль в нынешней мистерии: четверо мальчиков лет пятнадцати, все — настоящие купидоны, и четверо копьеносцев от восемнадцати до двадцати лет, вооруженные поистине устрашающими членами. Таким образом в комнате собрались двенадцать человек ради того, чтобы доставить удовольствие двум развратным отцам церкви, — я говорю двенадцать, потому что Олимпии также предназначалась роль скорее жертвы, нежели жрицы, в этом спектакле: служить этим господам ее заставляли развращенность, жадность и тщеславие, так что ее положение в данном случае ничем не отличалось от нашего.
