— Теперь мы полноправные хозяева этого дома. А ты, Аглая, — продолжила я, — видишь перед собой плоды моего преступления: оставаясь подругой твоей матери, я получила бы только часть ее богатств, а теперь все стало моим. Огонь, который ты разожгла в моем сердце, горит до сих пор, и я хочу включить тебя в свою свиту, вместе с Элизой и Раймондой. Однако наряду с удовольствиями это сопряжено и с некоторыми услугами: как и все мы, ты должна будешь лгать, изворачиваться, воровать, соблазнять, идти на любое преступление, если это нам выгодно или доставляет радость. Итак, у тебя есть выбор: встать под наши знамена или обречь себя на лишения. Что ты скажешь?
— О, моя любовь, я никогда не оставлю вас, — воскликнула девушка со слезами умиления на глазах. — И выбор этот диктует мне не мое положение, не страх перед нищетой, но мое сердце, а оно целиком принадлежит вам.
Сбригани, еще не остыв от возбуждения, не остался безучастным зрителем этой трогательной сцены: его горящие глаза и восставший член говорили о том, что он не прочь совокупиться, а слова его подтвердили это:
— Клянусь спермой Сатаны! — зарычал он. — Вот теперь я очень жалею о той твари, которую только что прикончил, поэтому придется изнасиловать дочку. А ну-ка, подержи ее, Жюльетта.
Не дожидаясь моей помощи и дрожа от нетерпения, распутник схватил Аглаю и своим мощным органом, одним толчком, совершил дефлорацию. Едва лишь кровь из девственной вагины запятнала белые стройные бедра, как итальянец выдернул инструмент, перевернул девушку на живот, похотливо заржал и всадил его в ее зад.
— Что будем делать с ней, Жюльетта? — деловито осведомился он, продолжая совокупляться. — Еще минуту назад мы могли бы найти покупателя на ее спелые плоды, но теперь они сорваны, и я даже не представляю, зачем нам эта сучка. Я больше не вижу в ней ничего пикантного и интересного, ей, я бы сказал, недостает характера и пыла. Позволь дать тебе совет, дорогая: лучше всего вновь соединить вместе это семейство, как это сделала когда-то Природа, и оставить его в покое. Кстати, я уже предвкушаю мучительную смерть этого ребенка, одна лишь мысль об этом, — лопни мои глаза! — вот-вот заставит меня кончить.
Признаюсь честно, друзья мои, что в тот момент моя врожденная жестокость отмела в сторону все прочие соображения: негодяй прекрасно знал мою слабость, и неожиданная струйка нектара, обдавшая жаром мое влагалище, вынесла Аглае окончательный приговор.
