Аглая, впечатлительная, деликатная и чувствительная, была ошарашена моими словами и сразу ударилась в слезы, ужаснувшись поступку, который я предлагала ей совершить.
— Послушай, милое дитя, — сказала я, поглаживая по голове прильнувшую ко мне девочку, — сейчас не время плакать, тебе нужны мужество и решительность. Своими подлыми замыслами мадам Донис потеряла всякое право на уважение, которое подобает оказывать матери, и стала обыкновенной злодейкой, поэтому с ней следует расправиться быстро и без всяких сожалений, ведь лишить жизни человека, угрожающего вашей собственности, — это верх человеческой добродетели. Неужели ты полагаешь, что обязана испытать благодарность к этой ужасной женщине, которая-то и жизнь тебе дала только для того, чтобы сделать ее кошмаром? Так что не заблуждайся, милая Аглая; единственный твой долг по отношению к этому чудовищу заключается в отмщении, а так получается, что тебя ударили по одной щеке, ты собираешься подставить другую и надеешься при этом сохранить к себе уважение. Допустим, на сей раз ты избежишь гибели, но что будет дальше? Ты сделаешься жертвой своей матери завтра же, если ей не удастся погубить тебя сегодня. Поэтому открой свои прекрасные глаза, неразумное дитя, и подумай сама: что постыдного в том, чтобы пролить злодейскую кровь? Перестань тешить себя иллюзией, будто между тобой и этой злодейкой существует какая-то иная связь, кроме той, что связывает охотника со своей добычей.
— Вы были ее подругой?
— Да, но только до того момента, как узнала, что она собирается уничтожить создание, которое я люблю больше всего на свете.
— Мне кажется, у вас с ней одинаковые вкусы и страсти.
— Возможно, но в отличие от нее я ненавижу преступления, в отличие от нее я — не волчица, жаждущая крови и жестокости; я люблю своего мужа, а убийство всегда считала самым чудовищным поступком. Поэтому не надо сравнивать нас, Аглая, это беспочвенно, это бесчестит меня, и, кроме того, так мы теряем драгоценное время, ибо время разговоров кончилось — пора переходить к делу.
— Ах, сударыня, вы хотите, чтобы я вонзила кинжал в грудь моей матери?
— Ты говоришь — матери? Как ты смеешь называть этим именем женщину, которая намерена убить своего ребенка, сделавшись твоим заклятым врагом, она заслуживает уничтожения, как бешеный дикий зверь.
Я вновь заключила Аглаю в объятия и употребила все свое искусство, чтобы ее смятение было погребено под лавиной изощренных ласк; она постепенно успокоилась, забыла все сомнения, и, наконец, покорно согласилась на все
