— По крайней мере, — ответил Тьегос, — я ем и пью культурно, а не раздираю мясо, подобно изголодавшемуся льву, и не лакаю вино с жадностью горбатого зверя из Гведулийской пустыни. — Он смерил Вакара уничижительным взглядом.
Вакар покраснел, поняв, что, по огуджийским меркам, его провинциальные манеры поведения за столом оставляют желать лучшего.
— Я всего лишь предупредил этого усатого варвара...
— Замолчи! — воскликнула Порфия, приподнимаясь над змеиным троном. Ее зеленые глаза сверкали, а овальное лицо покраснело от гнева.
За мнимым спокойствием Вакара таилась смертельная угроза.
— Он всего-навсего хочет стать придворным шутом. Правда, Сьегос? — принц по-лорски исказил имя фаворита, чтобы еще больше унизить.
— Ах ты, кабанье отродье! — вскричал Тьегос. — Я вырежу твое...
— А ну, вы оба! Успокойтесь! — неожиданно громко воскликнул Гараль. — Или позову стражу, и вас выгонят на улицу бичом со свинцовыми шипами... Рабы, уберите объедки!
Слуги убрали блюдо и принесли еще вина. С лица Абеггу из Токалета не сходило изумление — видать, он не привык к простоте нравов огуджийского двора. Вакар понял, что слишком приналег на вино. Он совладал с норовом и, показав на сцену совокупления на стене, спросил:
— Кто-нибудь возьмется это объяснить?
— Это иллюстрация к третьей книге «Золотого Века». Лесной бог Астерио седлает богиню земли Геру, чтобы сотворить первую человеческую пару, — объяснил Гараль. — В оригинале это звучит так:
Похотью лик обагрен;
Мед расточая устами,
Неумолимый сатир
Геру поверг на траву...
— Нельзя оценить эти стихи по достоинству, если их не спеть, — перебил Тьегос и грянул отменным тенором:
Платье богини зари —
Струи шелков розоватых —
Нетерпеливо и яро
Он совлекает с нее...
— Проклятье! Даже мне эта задачка не по плечу без хорошей музыки. А не позвать ли нам свирельщицу?
— Не надо, — подал голос Квазиган. — Я не расстаюсь с музыкальным инструментом, он мне помогает коротать досуг.
Он достал из-за пазухи свирель и взял на ней несколько аккордов.
— Ну, а теперь, сударь, напой мотив. Да, я справлюсь, начинай.
Под сладостные трели флейты Тьегос встал и допел «историю творения» до конца. Когда он умолк, Вакар произнес:
— Сударь, может, ты и шут, и не скажу, кто еще, дабы не оскорблять слух наших гостей, но за всю жизнь я не слышал лучшего голоса, чем твой. Чего бы только я ни отдал, чтобы петь, как ты!
— Это пустяки. — Тьегос, пошатываясь, отступил к своему стулу. — У этой песенки довольно грубый варварский привкус, но в моем исполнении он не так заметен. По крайней мере я не воспринимаю всерьез всю эту глупую мифологию... Ик!
