– Слушаю и повинуюсь! – отозвался тот и исчез.
Медор около минуты угрюмо таращился на ковер перед собой, после чего проговорил:
– Не требуется ли цирюльник тебе? Ибо вижу я, что следуешь ты франкийскому обычаю брить лицо, равно как и я сам, и давно уж не испытывал блаженства от чистоты его.
– Хорошая мысль, – согласился Ши, ощупывая шершавый, как напильник, подбородок. – Слушай, а что они с ней сделают?
– Говорится в книгах, что дерево дружбы лишь у источника немногословия произрастает, – ответствовал Медор и снова погрузился в молчание, пока в сопровождении еще двоих не вернулся слуга.
Первый нес кувшин с водой и пустой тазик. Когда Медор протянул ему руки, слуга полил на них из кувшина и извлек полотенце. Затем он оказал ту же услугу Ши, который был рад избавиться хоть от части глубоко въевшейся грязи.
Второй держал поднос с чем-то вроде тонкой вафли и тарелочкой соли.
Медор отломил от этой вафли кусочек, посыпал щепоткой соли и поднес к физиономии Ши. Тот попытался ухватить его рукой, но Медор ловко увернулся от его пальцев и поднес кусочек еще ближе. Наконец, Ши догадался, что от него требуется открыть рот. Когда он поступил подобным образом, Медор тут же сунул туда посоленную вафлю и выжидающе застыл. Вкус оказался довольно отвратным. Поскольку явно ожидалось какое-то продолжение, Ши, в свою очередь, тоже отломил от пластины кусок, посолил и, что называется, последовало аллаверды. Слуга исчез. Медор поднял чашку с шербетом и облегченно вздохнул.
– Во имя Аллаха, всемогущего и милосердного, – объявил он, – разделили хлеб мы и соль, и далее не можем уж зла причинить друг другу. Поэму написал я на тему сию – не распахнешь ли ты свою душу, дабы выслушать ее?
Поэма оказалась длинной и, как показалось Ши, довольно бессмысленной.
Медор аккомпанировал себе на лютне с длинным, как гусиная шея, грифом, которую подобрал с пола, однообразно завывая припев на считанных минорных нотах. Ши восседал, потягивая шербет (оказавшийся на поверку просто свежим апельсиновым соком) и терпеливо ждал окончания. Вдруг посреди очередного припева снаружи донесся мощный многоголосый вой. Отшвырнув лютню, Медор подхватил один из ковриков поменьше и ринулся на дневную молитву.
Вернувшись, он опять хлопнулся на ковры.
– О Гарр, поистине вы, шахи франкийские, разбираетесь в жизни за Аллаха, существование пророка коего неопровержимо, не лучше, чем свинья разбирается в желудях, кои поедает. И все же поведай мне сейчас одну лишь чистую правду – и в самом деле воин ты искусный?
