— Ну и названиеце вы придумали.
— Не мы — мы названия не придумываем. Мы лишь вносим их в картотеки.
Пьяный полицейский, говорящий афоризмами — это уже слишком. Я решил, что мне пора уходить. Но не тут-то было. Он схватил меня за рукав:
— Постойте, вы куда? Останьтесь…
На нас начали оглядываться. Я снова присел. Виттенгер молчал, рассматривая что-то на донышке бокала.
— Выкладывайте, а то я спешу.
— Успеете, — ответил он так, будто знал куда я спешу.
— Кроме дела Перка, вы еще что-нибудь ведете? — я решил помочь ему, а то сидеть нам здесь до закрытия.
— Как вы думаете, почему они это делают? — задал он встречный вопрос.
— Делают что?
— Не прикидывайтесь дурачком! — взревел он, — себя убивают, зачем, спрашиваю!
Робкая парочка топталась у соседнего столика. Девушка едва заметным движением головы показала в сторону пьяного Виттенгера и сделала страшные глаза. Молодой человек кивнул в ответ, и они ушли в другой конец зала. Я посмотрел вслед удалявшейся паре. Нужно было что-то ответить, но отвечать не хотелось. Над словом «самоубийство» довлеет табу, говорить на эту тему — как прилюдно раздеваться. Для Виттенгера табу, безусловно, тоже существовало, иначе, зачем придумывать этот шутовской эвфемизм — «торопыга». Я взял у него бокал с коньяком и отлил половину себе в шипучку. Полицейский осоловевшим взглядом следил за своим бокалом. Выражение лица у него было такое, будто бокал совершил все перемещения совершенно самостоятельно, без моей помощи. То, что в конце концов бокал снова оказался перед ним, его успокоило. Я сделал несколько глотков; крутившаяся в голове мысль обрела форму, но не содержание. Содержание так и осталось в той странной книге, откуда, собственно, происходила и сама мысль. Я осторожно предположил:
— Возможно, они вовсе и не себя убивают.
— Вы хотите сказать «не сами», в смысле, всем им кто-то помог? — Виттенгер не понял мою идею. Честно говоря, я и сам ее плохо понимал.
— Нет, не то… понимаете, себя убить невозможно — ну как невозможно самого себя съесть — что-то обязательно останется — челюсть хотя бы. Поэтому должно произойти какое-то разделение. Разделение души и тела, но еще до того как свершится само действие. Или разделение самой души…
— Все не так, — отмахнулся Виттенгер, — челюсть какую-то приплел — к черту челюсти! Вот скажите, с вами бывает так: вы знаете, но не можете сказать, или наоборот, рады бы сказать, но не знаете, как именно сказать?
Это мне знакомо. Я сказал, что такое со мною часто бывает.
