Вот мы сидим втроем, пьем азербайджанский чай, и тут раздается стук в дверь.
— Это за тобой, — шепчет жена, почему-то бледнея и прикусывая нижнюю губу. У нее очень красивая нижняя губа, и вообще она очень красивая Но боится, ужасно боится, когда звонят или стучат.
— Это редактор из Penguin Books! — уверяет Синокрот, блестя очками. — Твои рассказы давно уже пора напечатать!
— Пошевеливайся, Скобкин! — кричит из-за двери почтальон. — Мне некогда! Распишись, твою мать, и получи назад бандероль со своей рафинированной писаниной! Попробуй, голубчик, еще что-нибудь написать, и я с тобой иначе поговорю!..
— Но я ведь ждал, — говорю я, открывая дверь, — я ведь целую вечность ждал. Так в чем моя вина?
— А в том, что ты существуешь, — злобно отвечает почтальон, одетый почему-то в галифе и мексиканское сомбреро. — С такими, как ты, и разбираться нечего, понял?..
Ничего я не понял, но киваю, киваю, киваю… Слушаю, слушаю, слушаю… Соглашаюсь, соглашаюсь, соглашаюсь… А сам ничего не слышу, не вижу. Сам жду. И хотя я не знаю, чего мне ждать, все равно жду. Всегда молча жду. И вечность молчит. И только ожидание внутри этой вечности молчать не хочет.
…И ВСЕ ИСПЫТЫВАЮТ ГЛУБОКУЮ МИМОЛЁТНУЮ ТРЕВОГУ, СЛОВНО ПРЕДЧУВСТВУЯ, ЧТО ТЕМНОТА МОЖЕТ ОПУСТИТЬСЯ НА ИХ РАЗУМ
Человек взял и умер, притом так некрасиво, прямо на рабочем месте. Вскрытие показало, что человек умер по собственному желанию.
Все посовещались и решили, что это верх низости и сплошное хамство; что мог умереть дома или, в крайнем случае, на улице; что если бы любил и уважал свое начальство и сослуживцев, то никогда бы не допустил ничего подобного; что ни о каком надгробном венке с проникновенной эпитафией на всех мертвых языках и речи быть не может; что пусть теперь делает все, что хочет; что давно пора посмотреть ему в глаза и высказать накопившееся. И о его четырех гражданских, трех церковных и двадцати шести фиктивных браках; и о его девяноста пяти внебрачных связях; и о его гомосексуальных, лесбийских, садомазохистских и прочих животных наклонностях; и о его грязных контактах с ОВИРом; и о его католических симпатиях к далай-ламе; и о его бабушке Фаине Каштан с дедушкой В.И. Ульяновым; и о его порочных желаниях: свистеть в милицейский свисток, сгребать снег, выносить мусор, одевать проституток, собирать макулатуру, жарить попугаев, выдавать справки, устраивать драки, закупать продукты, выпивать по маленькой, писать диссертации, стрелять уток, делать аборты…
